Дом на Дин-стрит был арендован до Рождества. Богл спал в теплой комнате рядом с кухней. На первом этаже под лестницей жили еще трое: прислуга, кухарка и мальчик, выполнявший самую грязную работу по дому. Богла изумляло их присутствие, как и все прочее. Он видал ирландских бедняков в Кингстоне и неимущих немцев в Мандевиле, но английские бедняки не шли с ними ни в какое сравнение – ни по степени обездоленности, ни по числу. Бегая с ежедневными посланиями от Тичборна к герцогине на Пелл-Мелл, он часто ловил себя на желании, чтобы рядом с ним был Эллис, потому что, когда пришло время возвращаться в Хоуп, он сомневался, что сумеет по справедливости оценить все им увиденное. Безногие, валявшиеся в сточных канавах на улицах, полураздетые шлюхи в дверных проемах, детишки, клянчившие монетку на церковных папертях. Ничего здесь не «суммировалось». Англичане оказались не племенем сытых мужчин в цилиндрах и женщин в шелковых юбках, а скорее, оравой враждовавших стай, озабоченных своим выживанием, и посему, в каком-то смысле, совсем не странных и не незнакомых. Иногда доносившиеся из-под лестницы пересуды на разные голоса напоминали ему о ночных сборищах в коттеджах на плантации. Домашняя прислуга сильно смахивала на Беллу из их поселка. Белла когда-то работала на другой плантации – в Сент-Кэтрин, – где хозяйство, по ее мнению, было куда богаче, обширнее и где все делалось с большим размахом. Так и эта прислуга, которая тосковала по своей прежней жизни в «огромном сельском доме» и отказывалась стирать его одежду вместе с одеждой других слуг по причине того, что, как выражалась девица, «она еще не настолько низко пала в жизни, чтобы возиться своими руками с тряпками черномазого». А кухарка напоминала ему Маленькую Джоанну. Она любила бормотать себе под нос, и иногда он слышал, как она желала смерти своим многочисленным врагам, от уличного зеленщика до премьер-министра. Но она не была такая же красивая, как Джоанна, и не обладала ее даром. Никто из тех, кого она проклинала, не умирал.
Но самые дерзкие и удивительные речи исходили от мальчишки Джека, у которого не было фамилии и чьих родителей никто не знал. Это также напоминало ему о Хоупе, где рты, изрекавшие самые нелепые вещи, были еще и самыми голодными. Джек выносил ночные горшки и чистил дымоходы, грузил лопатой конский навоз, выгружал лопатой уголь. Он говорил, что война с французами была «грязной уловкой» и «игрой, в которую солдаты играли на потеху богатеям» и что герцог Веллингтон мог бы «засунуть свою победу себе в задницу». Особенно его удручало недавнее «побоище на Питерсфилде», где конные гусары «по приказу правительства хладнокровно убили ланкаширских бедняков»[103]
. А в это самое время принц-регент[104] «как ни в чем не бывало» плавал на своей яхте, где «жрал мясо и жирел». Несколько раз в неделю, по ночам, Джек вылезал из окна подвальной спальни для прислуги и убегал на «политические собрания» в часовне на Хопкинс-стрит[105]. Там он слушал выступления «людей, которые любили свободу и не боялись об этом открыто говорить» – хотя весь город «был наводнен правительственными шпионами». Можно было отправиться в Ботани-Бей за лозунг «один человек – один голос». Или за жалобы на дороговизну хлеба. Богл слыхал о каком-то Джоне Бейгли, герое Ланкашира, который теперь «парился в Ньюгейте» только за то, что повторил призыв «15. Прагматизм
Во время поездки за город – он ездили навестить сэра Генри Тичборна в поместье Тичборн-Парк – Богл на два часа застрял перед Ньюгейтской тюрьмой. Огромная толпа запрудила улицу, чтобы поглядеть на очередное повешение, и все проезжавшие по улице экипажи и телеги намертво увязли в людской массе, словно мухи в патоке. Троих мальчишек должны были повесить за кражу овцы. Боглу Джек нравился, но не настолько, чтобы быть повешенным из-за него. И потом всякий раз, когда до его слуха доносился скрип оконной рамы в подвале, он закрывал глаза и притворялся спящим.
16. Родословная