Обольщение

Оценив размеры округлого зала, высоту потолков, красоту полов и обстановки, Джулианна услышала, как Педжет тихо разговаривает со слугой, моментально появившимся перед ними. Она гадала, может ли позволить себе рухнуть на ближайшее кресло. Ее ослабевшие колени так и подкашивались.

– Джулианна, – окликнул Доминик, прерывая ее размышления, – это Жерар. Если ты что-то пожелаешь, тебе стоит только сказать ему, – он все для тебя сделает.

– Надеюсь, ты шутишь, – отозвалась Джулианна, вдруг осознавая, что Педжет по-прежнему обвивает ее рукой за плечи.

– Ты перенесла ужасное, тяжелейшее испытание. Ты – здесь, чтобы прийти в себя и отдохнуть. Я говорю серьезно, – категоричным, не допускающим возражений тоном бросил он. – Жерар, позови мавританского врача, Аль Такура.

– А что, если я попрошу жемчуга и бриллианты? – К глазам вдруг подступили слезы. И что заставило Джулианну сказать такое? Она не была любовницей, чтобы ее осыпали подобными подарками.

Его лицо стало каменным.

– Ты никогда не попросила бы этого.

Джулианна снова с трудом сдерживалась, чтобы не разрыдаться, но уже не от ужаса перенесенного недавно сурового испытания. Ее разбитое сердце снова кровоточило так, будто рана не затянулась, а только разбередилась еще больше. Так или иначе, но сейчас Джулианна качала головой, пытаясь дать Педжету понять, что вся эта ситуация была невыносимой и решительно невозможной.

В этот момент до нее донеслись мягкие, явно женские шаги; высокие каблуки застучали по мраморным полам.

Напрягшись всем телом, Джулианна обернулась. Женщина потрясающей красоты появилась с противоположного конца холла. Увидев их, леди остановилась, и на ее лице застыло ошеломленное выражение.

– Моя мать, леди Катрин Педжет, вдовствующая графиня, – тихо сказал Доминик.

Джулианна вдруг поймала себя на том, что он по-прежнему крепко обнимает ее и не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться о характере их отношений. Джулианне захотелось вывернуться, освободиться от руки Педжета, но она не могла так явно сделать это теперь, когда леди Катрин направлялась к ним.

Вдовствующая графиня была самой элегантной женщиной, которую когда-либо видела Джулианна. Никогда еще ей не доводилось видеть такого количества драгоценностей, такой роскошной прически, такого великолепного белого парика. На Кавендиш-сквер мимо Джулианны проходили леди, заставлявшие ее чувствовать себя неотесанной и жалкой нищенкой, но даже они не могли сравниться с этой блистательной, явно баснословно богатой женщиной. Взгляд ее глаз – точно такого же зеленого оттенка, как и глаза Доминика, – ни на миг не отрывался от сына и его гостьи. Когда леди Катрин остановилась перед ними, ее лицо было твердым и строгим, и Джулианна поняла, что казалось самым потрясающим в этой женщине – окутывавший ее ореол абсолютной уверенности в себе и власти. Можно было не сомневаться: от внимания этой леди не укроется ничто.

– Значит, это та самая радикалка, которую ты вызволил из Тауэра, – сказала она.

– Мама, – предостерегающим тоном произнес Доминик. – Джулианна Грейстоун спасла мне жизнь. Долгие недели она ухаживала за мной в Корнуолле, помогая выздороветь после ранения, справляясь сама, без единого слуги, который помогал бы ей.

Катрин взглянула на Джулианну. Улыбка леди Педжет была холодной, сдержанной, и глаза не просияли искренним теплом.

– В таком случае я многим обязана вам, мисс Грейстоун. Добро пожаловать в мой дом.

Джулианна изо всех сил боролась с волнением, пытаясь найти в душе хоть каплю самообладания. Доминик говорил ей то же самое, но в его словах чувствовалась теплота и благодарность. Леди Катрин явно не верила ни слову из того, что сказала. Джулианна уже не сомневалась в том, что эта женщина возненавидела ее с первого взгляда.

– Благодарю вас.

Леди Катрин бросила на Джулианну снисходительный взгляд, словно имела дело с неотесанной деревенщиной, только что сморозившей глупость.

Джулианне решительно не хотелось представать перед этой леди именно теперь, когда оказалась в самом худшем положении, причем во всех возможных смыслах. Сейчас она чувствовала себя слишком слабой, а еще слишком замерзшей и утомленной. Холл вдруг резко накренился, яркие картины замелькали перед мысленным взором так быстро, что она едва могла разобрать их. Страшные люди, вытянувшие ее из своей собственной постели; стражники, с вожделением смотревшие на нее и недвусмысленно намекавшие на ее благосклонность в ответ на услугу; она сама, отчаянно цеплявшаяся за прутья решетки и умолявшая позвать коменданта…

– Ты вот-вот снова потеряешь сознание! – воскликнул Доминик, поспешив поднять Джулианну на руки.

Она вцепилась в его плечи, чтобы не потерять равновесие, не в силах справиться с ужасным головокружением, но все-таки не настолько изнуренная, чтобы не заметить твердого, неодобрительного выражения лица матери Доминика.

– Я могу стоять на ногах. Я должна уйти. Мне не следует оставаться здесь, – задыхаясь, с трудом произнесла Джулианна.