Оборванная переписка

B. Ч.

XXIX Турьи Горы, 8 марта

Ради Бога докончите ваше письмо. Никакая правда не можетъ быть ужасне подозрній и сомнній.

C. Р.

XXX Петербургъ, 13 марта

— Дорогой Сергй Ильичъ! Послднее мое письмо я писала вовсмъ ненормальная.

Мужъ ухалъ въ Вну, а телеграфировалъ мн изъ Ниццы, что дла случайно закинули его на Ривьеру. Я знаю, что означаетъ это «случайно», знаю, что Кучинскую отправили въ Ниццу, и вы поймете, что длается во мн. Я не спала нсколько ночей и въ одну такую ночь написала вамъ… Кажется, я наговорила вамъ много лишняго про маму, про мою бдную, покойную маму. И про себя я наговорила глупостей и никогда не прощу себ этого. Я была въ такомъ настроеніи, въ какомъ, вроятно, бываютъ, когда сводятъ счеты съ жизнью, — хотлось всю душу вынуть, вс свои раны показать… Такую исповдь — можно написать, но посылать ее не нужно. Я послала и теперь, когда отчаяніе умолкло, когда я опять въ маск честной и счастливой жены — я простить себ не могу, зачмъ послала вамъ то письмо. Вычеркните его изъ вашей памяти, какъ будто его не было, и давайте переписываться по-прежнему. Про себя, т. е. про душу свою, про прошлое, про раны — говорить не буду. Лгать вамъ — я не хочу, а говоритъ правду не могу, не умю… Одна мысль, что я могу потерять такого хорошаго друга, какъ вы, приводитъ меня въ отчаяніе…

14 марта.

У меня нездоровы дти: корь. Болзнь не опасная, говорятъ, необходимая, но очень тяжелая и скучная: я отрзана отъ всхъ знакомыхъ. И театры для меня закрыты: я не считаю себя въ прав разносить заразныя болзни. И я сижу въ темной комнат у кроватокъ Васи и Вовы съ моими безконечными думами, съ моей одинокой тоской. Одинокой! Говорятъ — если есть дти, то женщина не одинока. Но разв дти когда-нибудь поймутъ мать? А заботы о нихъ? говорятъ уравновшенные люди, заботы наполняютъ жизнь и длаютъ ее осмысленной. Какія заботы? Если быть добросовстной матерью — значитъ вставать въ семь часовъ утра, сидть на корточкахъ, одвая дтей, ни за минуту не отходить отъ нихъ, говорить съ ними о томъ, что ихъ интересуетъ, и тмъ языкомъ, который имъ понятенъ, забыть совсмъ себя, свои думы, свою усталость, свои юли. Кто изъ насъ способенъ на это? Я — каюсь — не способна. Вы знаете, какъ я обожаю моихъ мальчиковъ. Но я не кормила ихъ (я была долго больна посл обоихъ) и ни одного ни не была ихъ нянькой. Я не могу играть съ ними цлый день, не могу сторожить ихъ сонъ весь вечеръ и всю ночь. Если я поиграю съ дтьми часъ-два — я совершенно разбита. Я ложусь и отдыхаю нсколько часовъ. Иногда мысль идетъ куда-нибудь отъ того, что я разсказываю имъ, и Вася теребитъ меня за рукавъ и говоритъ. — Мама! Проснись.

Няня прекрасно ухаживаетъ за ними, занимаетъ ихъ, а они привязаны ко мн не меньше, чмъ къ ней. Я счастлива этимъ и люблю ихъ безконечно…

И все-таки пусто и одиноко… А я боюсь одиночества хуже всего на свт… Я должна постоянно заботиться о комъ-нибудь, длать что-нибудь, бороться, добиваться…

Я вспоминаю ваши слова:

— Вы такъ набиваете вашъ день всякими хлопотами, заботами и волненіями о чужихъ длахъ, точно хотите бжать отъ себя, отъ своей души, отъ своего я.

Мн не понравилось тогда, что вы сказали. Мн хотлось именно отъ васъ поддержки мн, моему длу, моему искреннему желанію не прожить жизнь даромъ, безъ пользы, безъ радости людямъ… Я никогда не забуду, какъ сказала мн одна больная баба:

— Такъ и живемъ мы вс безъ послдствій…

Въ этихъ смшныхъ словахъ — глубокій и мрачный смыслъ…

Вы не разъ повторяли мн:

— Вс эти дла и засданія, и хлопоты нужны вамъ, какъ пьяниц водка. Вамъ необходимо забыть себя, уйдти отъ себя и вы набиваете себ голову чужими мыслями и чужими словами, чтобы не слыхать своихъ собственныхъ…

Неужели вы правы? Неужели я, чтобы убжать отъ своей совсти, отъ своего сердца, наполняю жизнь выдуманными обязанностями? Неужели и тутъ когда-нибудь правда встанетъ передо мной и отниметъ отъ меня послднее утшеніе, — что я живу не даромъ? Неужели?

В. Ч.

PS. Пожалуйста, разорвите и забудьте то мое письмо, гд я писала про мать. Я не имла права такъ говорить о ней. Она умерла и унесла съ собою и свой грхъ, и свою отвтственность.

XXXI Петербургъ, 25 марта

Сергй Ильичъ!

Почему вы молчите? Меня мучитъ мысль, что вы больны.

Пожалуйста, напишите, что это не такъ.

Пишите мн про себя, про Егорушку, про Власьевну, все, все. Вы вдь знаете, что все васъ касающееся близко мн.

Мужъ общалъ вернуться къ двадцатому, но до сихъ поръ его нтъ. Послднее письмо его было такое мрачно, такъ полно безпомощности и горя, что я не выдержала, послала за племянницей Лизой. Она все знаетъ, много слышитъ и иметъ какихъ-то общихъ знакомыхъ съ Кучинской. Я забыла свое самолюбіе и поручила ей узнать, какъ идетъ выздоровленіе этой особы. Вчера я получила отъ нея записку, что m-lle Кучинская безнадежна и едва ли вернется въ Россію.

Неужели и онъ останется за границей? Неужели онъ броситъ меня съ дтьми?