Общественное мнение

Если в голове каждого избирателя нет устоявшейся системы функций, то при гильдейском социализме у него нет лучшего способа (как и при традиционной демократии), чем превратить самостоятельное мнение в общественное суждение. Понятно, что никакой устоявшейся системы и быть не может, поскольку, даже если Коул и его последователи выведут хорошую систему, цеховые демократии, из которых проистекает вся власть, будут о ней судить по тому, что они узнают, и тому, что они могут себе представить. Одну и ту же систему гильдии воспримут по-разному. И вместо того, чтобы система стала скелетом, скрепляющим цеховое общество, попытка определить, какой она быть должна, при цеховом социализме, как и при любом другом строе, станет главным политическим вопросом. Если бы мы могли принять, что система функций Коула верна, мы могли бы принять, что он прав в целом. К сожалению, он вставил в свою изначальную идею то, что, по его мнению, должно следовать из гильдейского социализма[203].

20. Новый лад

Урок, на мой взгляд, предельно ясен. В отсутствие институтов и образования, которые могли бы высветить реалии общественной жизни, обычно ускользающие от рядовых обывателей, зацикленных на реалиях собственной жизни, общие интересы полностью ускользают от общественного мнения. В итоге вопросами общего благоденствия занимаются представители класса, личные интересы которого распространяются далеко за пределы области его проживания. Этот класс не отвечает ни перед кем, так как действует на основании информации, не являющейся всеобщим достоянием, в ситуациях, неизвестных широкой публике, и его можно привлечь к ответственности лишь на основании свершившегося факта.

Демократическая теория, не признающая, что замкнутых на себе мнений недостаточно для хорошего управления государством, вовлечена в постоянный конфликт между теорией и практикой. Согласно теории, достойный человек требует, чтобы его воля выражалась, как говорит Коул, «в любой форме социального действия». Предполагается, что люди страстно желают выразить свою волю, поскольку они от природы обладают искусством управления. Но, исходя из банального опыта, мы видим, что у человеческой личности много интересов, и самоопределение – лишь один из них. Желание быть хозяином своей судьбы – желание, конечно, сильное, но оно должно примириться с наличием других, не менее сильных желаний, например, с желанием хорошей жизни, желанием мира, желанием снять с себя бремя. Изначально демократические гипотезы допускали, что когда человек выражает свою волю, это само по себе удовлетворяет не только его стремление к самовыражению, но и его стремление к хорошей жизни, поскольку инстинкт выражать свою личность в хорошей жизни является врожденным. Поэтому акцент всегда ставился на механизм волеизъявления. Демократическое Эльдорадо выступало некоей идеальной средой и некоей совершенной системой голосования и представительства, где могли претворяться в жизнь врожденная добрая воля и инстинктивный талант управлять государством, присущие каждому человеку. На ограниченных территориях и лишь в короткие промежутки времени среда была столь удачной, то есть столь изолированной и столь богатой возможностями, что людям эта теория показалась верной и точной, причем вне зависимости от времени и места. Когда же пришел конец изоляции, общество стало сложным, и людям пришлось приспосабливаться друг к другу. Тогда демократ предпринял попытки изобрести более совершенные единицы для голосования в надежде, что у него получится, как выражается Коул, «создать правильный механизм и приспособить его, насколько возможно, к социальной воле людей». И пока теоретик демократии был занят именно этим, он даже близко не подходил к настоящим интересам человеческой природы. Его занимало лишь одно: самоуправление. У человечества были и другие интересы: они хотели, чтобы в жизни был порядок, хотели иметь права, благосостояние, им требовались зрелища, они не хотели скучать. И так как спонтанная демократия не удовлетворяет других человеческих интересов, она кажется большинству пустышкой. Искусство успешного самоуправления не принадлежит сфере инстинктов, поэтому люди не долго хотят самоуправления ради самого самоуправления. Они хотят результатов. Порыв к самоуправлению всегда наиболее силен, если в нем выражается протест против плохих жизненных условий.