Общественное мнение

С помощью людей, которые на нас влияют, мы выстраиваем свои «Я». Эти «Я», в свою очередь, предписывают, какие импульсы (как они подчеркиваются, как направляются) подходят для конкретных типичных ситуаций, для которых у нас уже есть заученные установки. Для понятной ситуации существует характер, который управляет внешними проявлениями всего нашего существа. Убийственная ненависть, например, в мирной жизни держится под контролем. Ты можешь задыхаться от ярости, но – как родитель, ребенок, работодатель, политик – не должен это показывать. Вы и сами не хотели бы демонстрировать личность, источающую убийственную ненависть. Вы такое не одобряете, и окружающие вас люди тоже. Однако разразись война, и велика вероятность, что все, кем вы восхищаетесь, начнут оправдывать и убийства, и ненависть. Поначалу эти чувства вырываются весьма осторожно. На передний план выходят «Я», настроенные на истинную любовь к стране, а это именно то чувство, которое вы найдете у Руперта Брука[116], в речи сэра Эдуарда Грея[117] от 3 августа 1914 года и в обращении президента Вильсона к Конгрессу 2 апреля 1917 года. Война в реальной жизни все еще вызывает отвращение, и что она означает на самом деле, люди понимают постепенно. Ведь войны, которые были ранее, оставили после себя лишь искаженные воспоминания. В короткую фазу начала военных действий реалисты справедливо говорят, что народ еще спит, и успокаивают друг друга словами: «Подождем списков раненых и убитых». Постепенно желание убивать становится главным делом жизни, а все те черты характера, которые могли бы это желание смягчить, исчезают. Само желание становится главным, ему придают ореол святости, и постепенно оно выходит из-под контроля. Причем оно фокусируется не только на конкретном враге, которого большинство людей действительно видит во время войны; оно оборачивается против тех людей, вещей и идей, которые всегда были ненавистны. Ведь ненависть к врагу абсолютно законна, и ненависть к другим людям признается законной на основании грубейшей аналогии, которую, уже поостыв, мы посчитаем абсолютно надуманной. Нужно много времени, прежде чем удается подавить столь мощное желание, когда оно выходит из-под контроля. Именно поэтому, когда война фактически окончена, требуется время, требуются тяжелые усилия, чтобы успокоиться и начать решать проблемы установления мира мирным путем.

Современная война, по словам Герберта Кроли, является неотъемлемой частью политической структуры современного общества, тем не менее, согласно его идеалам, находится вне закона. Для гражданского населения не существует идеального кодекса поведения на войне, который есть у солдата и который когда-то предписывался рыцарям. У гражданского населения нет на этот счет никаких стандартов, за исключением тех, которые лучшие умеют выдумывать на ходу. Согласно тем стандартам, что есть у мирного населения, война – проклятье. И хотя она может оказаться необходимостью, к ней нельзя морально подготовиться. Нормы, правила и шаблоны существуют только у высших «Я», и когда приходится действовать, проявляя самые низменные личностные черты, это приводит к глубоким и серьезным расстройствам.

Одна из функций нравственного воспитания – взрастить черты характера, необходимые во всех ситуациях, в которых могут оказаться люди. Очевидно, что успех такого мероприятия зависит от искренности, с какой люди исследовали окружающую среду, и полученных в результате знаний. Поскольку в ложно воспринимаемом мире мы ложно воспринимаем и наши собственные характеры, соответственно мы ведем себя неправильно. Соответственно, моралисту придется выбрать: либо предложить модель поведения для каждого жизненного периода, какими бы тошнотворными они не были, либо гарантировать, что его ученики никогда не столкнутся с ситуациями, которые он не одобряет. Он должен либо в целом искоренить войну, либо научить людей ее вести, экономя душевные силы. Он должен либо упразднить экономику и кормить человека звездной пылью и росой, либо разобраться во всех ее хитросплетениях и предложить модели поведения, применимые в мире, где ни один человек не обеспечивает себя сам. Но все это господствующая нравственная культура обычно делать отказывается. В лучших своих проявлениях она робеет перед ужасной сложностью современного мира, в худших – просто трусит. Теперь уже не имеет большого значения, изучают ли моралисты экономику, политику и психологию, воспитывают ли моралистов социологи. Каждое поколение будет вступать в современный мир неподготовленным, если только людей не научат понимать, какой личностью нужно стать, учитывая проблемы, с которыми они, скорее всего, столкнутся.