Общественное мнение

И в одном, и в другом случае фразы одинаково благородны, одинаково верны и абсолютно взаимозаменяемы. Признали бы Кларенс и Вильмот хоть на мгновение, что они намерены нарушить обещание, данное на полях Франции, или что они не хотят мира между народами? Конечно, нет. Признали бы Мари со Спенсером, что они выступают за не отвечающие национальным интересам союзы или за отказ от независимости Америки? Они бы вместе с вами доказывали, что Лига была, как назвал ее президент Вильсон, выводящим из затруднительной ситуации союзом, а еще Декларацией независимости для всего мира плюс доктриной Монро[141] для нашей планеты.

Как может какой-то конкретный символ прижиться в сознании конкретного человека в условиях, когда эти самые символы раздаются щедрой рукой, а значения, которые можно им инкриминировать, весьма растяжимы? Символ внедряет человек, в котором мы видим авторитет. Если символ внедрен достаточно глубоко, то, быть может, позже мы посчитаем человека, который помашет нам этим символом, также авторитетом. Символы становятся близкими для нас по духу и важными в первую очередь потому, что их нам предлагают близкие по духу и важные для нас люди.

Ведь мы появляемся на свет не в восемнадцать лет и не из яйца, сразу обладая реалистическим воображением. Мы все еще живем, о чем напоминает нам Бернард Шоу, в эпоху Берджа и Лубина, и в детстве наши контакты зависят от более старших особей. Таким образом мы устанавливаем связи с внешним миром через определенных лиц, любимых и авторитетных. Они и есть наш первый мост в непознаваемый мир. И хотя мы в состоянии постепенно раскрыть для себя многие аспекты этой более широкой среды, всегда остается еще более обширная ее часть, которая нам неизвестна. С этой ее частью мы устанавливаем связь посредством авторитетных источников. Если же все факты находятся за пределами видимости, то и правдивый отчет, и внешне правдоподобная ложь читаются одинаково, звучат одинаково, ощущаются одинаково.

За исключением пары-тройки тем, в которых мы сами прекрасно разбираемся, нам сложно сделать выбор между истинным и ложным сообщением. Поэтому мы делаем выбор между заслуживающими доверия и не заслуживающими доверия репортерами[142]. Теоретически, по каждой теме нужно выбрать эксперта. Увы, выбрать его, хотя и намного легче, чем найти правду, все равно слишком сложно и часто неосуществимо. Да и сами эксперты не уверены, кто из них самый знающий. К тому же эксперт, даже если можно его найти, скорее всего, слишком занят, чтобы дать консультацию, или до него невозможно добраться. Но есть люди, которых достаточно легко найти, поскольку они стоят у руля. Примером могут послужить родители, учителя, а еще уверенные и талантливые друзья – первые люди, с которыми мы сталкиваемся. Мы не будем пытаться исследовать такой трудный вопрос, почему дети одному родителю доверяют больше, чем другому, а учителю истории больше, чем учителю воскресной школы. Как не будем задумываться о том, как доверие постепенно распространяется на общественного деятеля через газету или интересующегося общественными делами знакомого. Обратитесь к литературе по психоанализу, которая весьма богата на разные гипотезы.

Так или иначе, мы доверяем определенным людям, которые составляют наше средство связи почти со всем миром неизвестных вещей. Сей факт, как ни странно, порой рассматривается как унизительный по своей сути, как свидетельство того, что мы недалеко ушли от предков: обезьян и баранов. Но полная независимость во Вселенной просто немыслима. Если бы мы не могли принимать практически все вокруг как должное, пришлось бы тратить жизнь на абсолютные банальности. Совершенно независимый взрослый больше всего напоминает отшельника, а диапазон действий, которые выполняет отшельник, очень невелик. Если у него и нашлось бы время задуматься о великом, можно быть уверенным, он уже (до того, как податься в отшельники) безоговорочно принял целый набор болезненно приобретенных сведений о том, как согреться, как не умереть с голоду, как и о всем великом.

Во всех вопросах (за редким исключением) на коротких отрезках жизненного пути максимальную независимость можно приобрести тогда, когда тех лиц, которым мы доверяем и к которым по-дружески прислушиваемся, станет больше. Будучи по натуре дилетантами, мы ищем истину, тормоша экспертов и заставляя их объяснять любую чушь, обладающую хотя бы налетом правдивости. В подобных дискуссиях мы часто судим о том, кто одержал логическую победу, и практически беззащитны перед ложным посылом, который никто из участников не опроверг, или забытым нюансом, который никто из них не вынес как аргумент.