Успешные лидеры всегда совершенствуют те символы, которые организуют их сторонников, поскольку это чрезвычайно важно с практической стороны. Функцию привилегий в иерархии для обычных людей берут на себя символы. Они сохраняют единство. От тотемного столба до национального флага, от деревянного идола до незримого Бога, от волшебного слова до какой-нибудь упрощенной версии Адама Смита или Бентама – все эти символы лелеяли лидеры, поскольку выступали центром притяжения различных точек зрения, хотя сами часто были неверующими. Сторонний наблюдатель может презрительно отвергать патриотический ритуал, окружающий символ. Возможно, так же рьяно, как король, который сказал как-то, что Париж стоит мессы. Но из своего опыта лидер знает, что только после того, как поработали символы, у него появляется рычаг для управления толпой. Посредством символа эмоции высвобождаются в направлении какой-то общей цели, а индивидуальные черты реальных идей вымарываются. Неудивительно, что лидер ненавидит то, что сам называет деструктивной критикой, а свободные умы порой называют устранением пустословия. «Прежде всего, – говорит Бейджхот, – к членам королевской семьи следует относится с почитанием, а будете излишне любопытничать, вы не сможете ее чтить»[149]
. Если вы удовлетворяете любопытство, имея ясные определения и искренние заявления, это служит всем известным человеку высоким целям, вот только не позволяет удобно сохранить общую волю. Каждый ответственный лидер подозревает, что такое любопытство мешает перенести эмоции из индивидуального сознания на институциональный символ. А в результате зарождается, как он правильно говорит, хаос индивидуализма и враждующих сект. Распад таких символов, как Святая Русь или Железный Диас, всегда дает начало длительным массовым волнениям.На эти великие символы с помощью эмоций переносятся все мельчайшие привязанности, которые свойственны древнему обществу. Они вызывают чувство, которое испытывает любой человек по отношению к пейзажу, обстановке, лицам, воспоминаниям, которые были в его жизни первыми, а в застывшем обществе – единственно реальными. Великие символы подхватывают традиции и способны пробудить чувство поклонения, даже без обращения к примитивным образам. В общественных дискуссиях или в непринужденной беседе о политике используются менее значимые символы, которые отсылают к этим протосимволам и, при возможности, с ними ассоциируются. Вопрос о приемлемой плате за проезд в муниципальном метро символически представляется как проблема Народа и Заинтересованных лиц, а затем образ Народа внедряется в символ Американский, и в конце концов, в пылу кампании плата за проезд в 8 центов признается неамериканской. Участники войны за независимость умирали, чтобы такого не было. Линкольн переживал, чтобы этого не произошло; некий отпор этому виден и в смерти тех, кто покоится на полях Франции.
Благодаря способности перекачивать эмоции из конкретных идей, символ – одновременно и механизм сплочения, и механизм эксплуатации. Он создает людям условия для работы на благо общей цели. Но поскольку лишь немногие (те, кто занимает верное стратегическое положение) ставят конкретные задачи, символ – еще и инструмент, с помощью которого эти немногие могут наживаться за счет многих других, избегать критики и заставлять людей страдать за непонятные им цели.
Если мы решим считать себя реалистичными, самодостаточными и самостоятельными личностями, тогда наша зависимость от символов не делает нам чести. Хотя вывод о том, что символы, в общем и целом, являются орудиями дьявола, несостоятелен. В сфере науки и наблюдения они, несомненно, змий-искуситель, однако в мире действия они часто полезны, а порой и необходимы. Когда нужны быстрые результаты, манипуляция массами с помощью символов может быть единственным способом выполнить важную задачу. Часто важнее действовать, чем понимать. И порой, если бы каждый понимал, что происходит, ничего бы не получилось. Есть много дел, которые не могут ждать референдума, или они не выдержат огласки. Бывают времена, как, например, во время войны, когда нация, армия и даже ее командиры должны доверить выстраивание стратегии очень узкому кругу лиц, когда два противоположных мнения, даже если одно из них верное, опаснее, чем одно неверное. Неверное мнение может привести к плохим результатам, но наличие двух мнений может повлечь катастрофу, разрушив единство[150]
.