Почти в каждой политической теории есть загадочный элемент, который в период расцвета этой теории остается неисследованным. За разными явлениями стоит судьба, есть духи-покровители или мандат на избранность, существует божественная монархия, наместник небес или принадлежность к классу удачно рожденных. Самые очевидные элементы – ангелы, демоны и короли – ушли из круга демократических идей, однако потребность верить в наличие резервных сил руководства сохраняется. Так было для тех мыслителей восемнадцатого века, которые разработали образец демократии. Образ бога у них был бледный, зато сердца пылкие, и в учении о народовластии они нашли ответ на свою потребность обрести надежный источник нового социального порядка. Там была тайна, но только враги народа прикасались к ней нечестивыми, пытливыми руками.
Они не сняли эту завесу, поскольку были политиками-практиками, ведущими ожесточенную борьбу. Они сами чувствовали стремление к демократии, которая глубже и важнее любой теории правления. Их занимало не наличие у Джона Смита здравых взглядов на какой-либо общественный вопрос, а то, что Джон Смит, потомок рода, всегда считавшегося низшим, теперь ни перед кем не преклонит колена. Именно это превращало в блаженство возможность «жить в подобный миг рассвета». Но любой аналитик, похоже, отрицает, что люди всегда разумны, или образованы, или осведомлены, замечает, что люди одурачены, что они не всегда осознают собственные интересы и не одинаково подходят для руководства государством.
Критиков привечали примерно так же, как малыша с барабаном. Каждое из наблюдений о склонности человека к ошибкам эксплуатировалось до тошноты. Если бы демократы признали, что хоть один из доводов аристократов правдив, они пробили бы брешь в своей броне. И так же, как Аристотелю пришлось настаивать на том, что раб был рабом по своей природе, демократам пришлось настаивать на том, что свободный человек по своей природе законотворец и управляющий. Они не могли взять и объяснить, что человеческая душа, вероятно, пока не имеет технического оснащения для выполнения этих функций, но все равно обладает неотъемлемым правом не выступать инструментом в руках других людей против своей воли. Люди на высших постах обладали большой силой и были достаточно беспринципны, чтобы воздержаться от столь откровенного заявления.
Первые демократы утверждали, что в людской массе разумная справедливость зарождается спонтанно. Все они надеялись, что так будет потом, многие верили, что так было и ранее, хотя умнейшие, вроде Томаса Джефферсона, высказывали разные личные опасения. Одно было несомненно: если общественное мнение возникает спонтанно, то оно в принципе не проявится. По своей сути политическая наука, на которой основывалась демократия, была похожа на учение, сформулированное еще Аристотелем. Для демократа и аристократа, для роялиста и республиканца эта наука ничем не отличалась, поскольку ее основной тезис гласил: искусство управления является способностью, дарованной природой. В попытке подобрать название для таких одаренных индивидуумов, люди не могли прийти к единому мнению, и их позиции радикально отличались, зато все они соглашались, что самая большая проблема – найти тех, кому политическая мудрость дана от природы. Так, роялисты были уверены, что короли рождены править. Александр Гамильтон считал, что хотя «во всех слоях общества есть сильные умы… представительный орган, который сможет оказать влияние на характер управления государством, за редким исключением будет состоять из землевладельцев, торговцев и людей ученых профессий»[158]
. Джефферсон полагал, что политические способности даны Богом фермерам и плантаторам, хотя порой из его высказываний можно было заключить, будто они присущи всем людям без исключения[159]. Основной посыл не изменился: мастерство управления – это инстинкт, который появляется – в соответствии с вашими социальными предпочтениями – у одного человека или немногих избранных, у всех мужчин или только у белых мужчин двадцати одного года от роду, а может быть, даже у всех мужчин и у всех женщин.Важнейшим фактором, определяющим, кто лучше подходит для управления государством, считалось знание этого мира. Аристократы полагали, что люди, занимающиеся важными делами, обладают инстинктом, демократы утверждали, что, наоборот, все люди обладают инстинктом и поэтому могут заниматься важными делами. А вот вопрос, каким образом следует довести до правителя знание о мире, ни одних, ни вторых не занимал, и к политической науке с этой проблемой не обращались. Если вы выступаете за вторую точку зрения, то вопрос, как держать избирателя в курсе дел, не стоит у вас на повестке. К двадцати одному году у каждого проявляются способности к политике. Важны доброе сердце, рассудительный ум и взвешенные решения, которые непременно созревают в процессе взросления. Нет нужды задумываться, как проинформировать разум и напитать сердце, поскольку люди впитывают факты столь же естественно, как дышат воздухом.