Общественные науки в Японии Новейшего времени. Марксистская и модернистская традиции

«Возвращение государства» всегда вызывает осложнения, концептуальные и политические. С одной стороны, как и в случае с земельной реформой, применение правовой силы государства исправило давнюю несправедливость, которая в лучшем случае была частично устранена до 1945 года. То же самое и с «окупаемостью», которая преобразила сельскую Японию после середины 1950-х годов, но особенно в 1960-е годы. Но как быть с покровительством государства и неотделимой от него партии? В России за полвека до этого некоторые «легальные марксисты» и «легальные народники» обнаружили, что выступают за индустриализацию под руководством государства как более предпочтительную по сравнению с более хищнической, классовой версией, называемой капитализмом. Но было ли государство на самом деле автономным субъектом, независимым от капитала «третьим участником», способным реализовать исторические интересы «нации» или ее самой большой части? Могут ли «силы и производственные отношения» действительно быть обобществлены с помощью государства? И наоборот, если бы государство было автономным, обязательно ли его управление обществом было бы более свободным от принуждения, а результат – более справедливым?

Критикуя структурную зависимость сельского хозяйства от государственной поддержки, Оути, по-видимому, утверждал, что послевоенная сельскохозяйственная политика Японии представляла собой эрзац социализации, который в конечном счете оказался контрпродуктивным, и что просвещенные критики должны предпочитать рациональную и национальную точку зрения всем остальным. Для этого он приблизился к понятию государственно-монополистического капитализма. Но для того чтобы окончательно сформулировать его, Оути сначала нужно было открыть Америку.

В конце 1950-х Оути провел четырнадцать месяцев в Стэнфордском университете. Заявляя об «отсутствии интереса к американскому сельскому хозяйству», Оути обнаружил в Стэнфорде не только то, что многие считали исключительной «особенностью японского сельского хозяйства», но и саму суть «законов развития сельского хозяйства в условиях государственно-монополистического капитализма». При прибыльных крестьянских хозяйствах и благоприятной сельскохозяйственной экономике – «условиях, которых на самом деле можно ожидать только в период государственно-монополистического капитализма» – мелкие собственники уходили из сельского хозяйства, в то время как освободившиеся земли объединялись в крупные хозяйства [Оути 1965: предисловие, 8–10]. Так выглядел типичный случай сельской «поляризации» (рё:кёку бункай), описанный в книге Ленина «Развитие капитализма в России» (1899). Но теперь, когда Япония вступила в фазу высокого роста, «предполагалось, что текущее состояние американского сельского хозяйства отражает направление изменений в Японии, и перспективы модернизации японского сельского хозяйства стали более определенными» [Касэ 1997: 14].

Имея это в виду, Оути не отказался от политических выводов, которые с соответствующими изменениями напоминают «упор на крепких и волевых» Петра Столыпина 1908 года в отношении крестьянских коммун поздней царской России: «Насколько нужен для переустройства нашего царства, переустройства его на крепких монархических устоях, – крепкий личный собственник». Оути, участвовавший в качестве консультанта в обсуждении правительством нового Основного закона о сельском хозяйстве 1961 года, призвал к политике, которая способствовала либо выводу из сельского хозяйства сверхмалых крестьянских хозяйств, либо их объединению в хозяйства достаточного масштаба, которые могли бы приносить им доход уровня городского рабочего. Приверженность Оути модернизации также привела к тому, что он критически отнесся к поддержке цен на рис и другой прямой экономической помощи и вместо этого призывал к расширению политики улучшения земель, даже несмотря на то, что он осознавал финансовые ограничения таких проектов. Поступая таким образом, он вступил в противоречие со своими союзниками по Социалистической партии и сельскохозяйственному кооперативному движению, и в равной степени с представителями малого бизнеса и консервативных кругов, которые опасались, что деревни перестанут быть источником низкооплачиваемой рабочей силы. Оути не был оптимистичен в отношении политических шансов на «рационализацию», а не на «протекционизм», но он четко определился со своим выбором [Там же: 14–15]165.