Общественные науки в Японии Новейшего времени. Марксистская и модернистская традиции

Ничто в интеллектуальном опыте не поколебало убеждения Оути в том, что «эмпирический анализ фактического состояния [капитализма]» (хотя он и может объяснить экстраординарный рост капитализма) в Японии, нельзя предпринять без существенного изменения системной перспективы Уно. Фактически кульминацией объемных трудов Оути стала его собственная «система политэкономии», начиная с рассмотрения трехэтапного аналитического метода школы Уно, за которым следует изложение основных принципов и изучение империализма (включая «предысторию» меркантилизма и либерализма). Наконец, Оути подготовил параллельные исследования мировой и японской экономики в рамках «успеха и краха государственно-монополистического капитализма» – в последнем случае в результате загадочного явления «стагфляции» 1970-х [Оути 1980–1991г]. Не без иронии он пишет, что идея этого масштабного предприятия пришла к нему настолько же внезапно, «как жеребенок, выпрыгивающий из тыквы». После участия в совместном проекте (с идентичной структурой) в начале 1960-х годов Оути однажды признался коллеге, что хотел бы создать такую систему самостоятельно и, приближаясь к выходу на пенсию, решил, что вместо накопления еще большего числа «полуусвоенных знаний» он мог бы лучше использовать оставшиеся отведенные ему – долгие – годы, изучая, насколько хорошо он сможет «оседлать жеребенка» своих интеллектуальных амбиций, и изложить свою версию «экономики в целом» [Оути 1980–1991а: i–ii].

Важнейшей особенностью завершения Оути системы Уно и самым ярким свидетельством верности Оути ее первоначальной и актуальной проблематике стали его постоянные усилия, направленные на то, чтобы связать концепцию теории стадий с вопросом о способе включения сельского хозяйства в более широкую систему товарного производства, особенно на национальном уровне. Для Уно, чье интеллектуальное становление соединило Второй и Третий интернационалы в их немецком произношении, die Agrarfrage оставался вопросом всех вопросов. Этот интерес унаследовал Оути, и в течение десятилетия после капитуляции Японии он уделял ему все свое внимание. Его труд о государственно-монополистическом капитализме в Японии, в рамки которого он должен был поместить японское сельское хозяйство, появился только в начале 1960-х годов, после многих лет изучения структурной динамики и «особого характера» сельского хозяйства.

В контексте конца 1940-х годов, когда Оути начал публиковаться, такая заинтересованность была вполне предсказуема160. Перспективы Японии были мрачными, а единственным рациональным шагом казалась перестройка общества, которое «провалилось». Важнейшей задачей общественных наук стало определение шагов перестройки в области политики, экономики, общества и культуры. Сочетая статистический анализ с критикой методов восстановления, вызванной довоенными «спорами о капитализме», Оути шел к цели согласно этой программе. Излагая свой анализ наиболее отсталого сектора японского общества, он опирался пока еще не на точку зрения Уно об эффекте «отсталого развития», а на комбинированный – или синтетический – взгляд, который включал как акцент «Ко:дза-ха» на структурной причинности, так и конъюнктурную динамику «Ро:но:-ха», и идею представителей последних о том, что спустя восемь десятилетий после Реставрации Мэйдзи больше не стоило ссылаться на «феодализм» в качестве объяснения отсталости японского сельского хозяйства. Другими словами, все те особенности, которые препятствовали развитию капитализма в сельской местности – крошечные земельные участки, низкие заработные платы и цены производителей, высокая арендная плата, ограниченные деревенские рынки и так далее – «возникли не внутри японского сельского хозяйства, а были определены самим японским капитализмом» [Касэ 1997: 6–8]. Именно структура японского капитализма, а не прокрустово ложе полуфеодальных социальных отношений среди крестьянства, препятствовала дифференциации сельских районов, или пролетаризации, без которой капитализм не мог достичь своей зрелости. Сохраняя нетронутым деревенское общество ценой продолжающегося раздела земли на все более мелкие участки, государственная политика уже давно возвела мелкобуржуазный бастион на пути пролетариата – и, так сказать, на пути истории. И хотя отмена аренды в период оккупации, несомненно, была прогрессивной мерой, но ровно настолько, насколько те же реформы расширили класс «крайне мелких землевладельцев» (касё:но:), утверждал Оути, которые также были соучастниками поддержки уникально «искаженного» способа эксплуатации.