Общественные науки в Японии Новейшего времени. Марксистская и модернистская традиции

Для самого Таманои, который не был систематизатором, это было невозможно. Но у Поланьи Таманои нашел руководство по «политэкономии в широком смысле» – которое могло бы объяснить все эти «внешние факторы» системы товарного обмена и ее положение о том, что все, что производится, производится для продажи. На самом деле, настаивал Поланьи, «взаимность» внутри сообществ была характерной чертой не только первобытной экономики, она остается актуальной и в настоящее время. Конечно, одно дело признавать существование «где-то» обществ, производственные и распределительные механизмы которых не опираются на рыночные, или изображать рыночную экономику как острова, окруженные морем нерыночных экономик, с богатствами, которые первые получают от вторых. Но даже в рамках капиталистического общества рынок был развит неравномерно, и экономику современного третьего мира (как его в то время только начинали называть) просто невозможно было объяснить с помощью рыночной модели.

В конечном счете история и антропология не были главной заботой Поланьи; они скорее служили эмпирическим средством для предсказания свободного будущего. Однако трудность достижения этой свободы была для него совершенно очевидна. В конце концов, «Великая трансформация» была написана во время Второй мировой войны и относится к двуфазному явлению: к подъему рыночного общества и его концу. И его конец принес не свободу, а советский коммунизм – и фашизм. Цель тем не менее оставалась. Таманои писал:

На мой взгляд, ключевым моментом в деле Поланьи является призыв к «возвращению в сообщество». Но именно по этой причине образу сообщества, возрождающегося на горизонте, лежащем за пределами современного мира Декарта, должно быть дано более четкое теоретическое определение [Таманои 1985в: 21].

«Образ возрожденного сообщества», возможно, не появился в системе Уно, поскольку он недвусмысленно отрицал любые попытки прикоснуться к «сути» общества203. Но в некотором смысле сообщество сохранило своего рода палимпсестное существование, или отсутствующее присутствие, в мышлении Уно и в мышлении его школы. Напомним, что Уно, а вслед за ним и Таманои приняли аргумент Маркса о том, что товарный обмен берет свое начало вне сообщества; сообщество – это то, что теряется в результате коммерциализации. Маркс также утверждал, что капитализм, хотя и может подчинить сельское хозяйство промышленности, неспособен разрешить «внешнее противоречие» между ними. Для приверженцев идеологии такое разрешение было задачей социализма, которая означала отмену самого превращения в товар как рабочей силы, так и земли.

Но что, если социализм потерпит крах? Принятие Таманои Поланьи и его категорий пространства и синхронности отражает именно это чувство неудачи; или, точнее, оно отражает инверсию некогда оптимистичных теорий, согласно которым общества конвергировались к лучшему в той мере, в какой они индустриализировались. Вместо этого считалось, что индустриализация способствует конвергенции в худшую сторону, сохраняя взаимно враждебные, но все более схожие политические режимы. Начиная с конца 1960-х годов и особенно на протяжении 1970-х годов, Таманои придерживался своей трансидеологической «политэкономии в широком смысле», определяя «широту» сначала в социальных и региональных, а затем (выходя за рамки Поланьи) в экологических терминах; региональное сочеталось с экологическим до конца жизни Таманои. В процессе своих поисков на концептуальном уровне он надеялся преодолеть «индустриальный» взгляд на производство наряду с «менталитетом добычи» в сельском хозяйстве; возродить промышленность в сельском хозяйстве и экономику в обществе204. Вопрос заключался в том, как увязать такие концептуальные устремления с анализом реальных ситуаций в прошлом и настоящем.