Общественные науки в Японии Новейшего времени. Марксистская и модернистская традиции

Здесь уместно вспомнить о политическом аспекте политэкономии Таманои. Ибо он всегда сознавал состав или структуру государства и то, как оно использует свою власть по отношению к экономике или обществу. Действительно, именно государство стояло между самими региональными сообществами (рассматриваемыми как включающие местные социально-экономические сети) и между этими же сообществами и физической матрицей их деятельности; но что определило контуры этого государства и как, в свою очередь, повлияло на региональное сообщество? Типичным примером его рассуждений было эссе «Кокка то кэйдзай» («Государство и экономика», 1973), подзаголовок которого – «Тиики бункэн о мотомэтэ», или «Призыв к региональной децентрализации», – ясно отражал основную позицию Таманои. Оно было типично и в другом отношении, а именно в том, что по ходу десятилетия Таманои все больше внимания уделял обстановке в политэкономии Японии. Хотя перспектива неизменно носит сравнительный, трансидеологический и откровенно гипотетический характер, в конечном счете внимание сосредоточено на Японии. Ссылаясь на изречение Дж. С. Милля о том, что «власть должна быть децентрализована, знания могут быть централизованы», Таманои поднимает вопрос о том, как можно преодолеть централизацию и ее недостатки. Его четкий, даже возвышенный идеал – это «составные государства» Западной Европы, которые, по его утверждению, способны более эффективно интегрировать свои рынки именно потому, что сохранили средневековые традиции регионального управления и образа жизни. В эту комбинацию входили как остатки аристократического землевладения, так и все еще ярко выраженная культура мелкого ремесленного производства; и то и другое было уничтожено в большей части Восточной Европы в результате мании национализации и принудительной коллективизации. Для того чтобы капитализм и сопутствующая ему политика были здоровыми, такое разделение необходимо. Избыток централизации, независимо от системы, приводит к массовым экономическим искажениям, застою и политической ригидности (или деспотизму); он душит гражданское общество и способствует его атомизации [Таманои 1985б].

Когда послевоенный экономический рост Японии столкнулся с первым настоящим кризисом, Таманои утверждал, что страна систематически лишала себя средств к существованию, концентрируя все свои ресурсы и возможности в центре. В Японии существовали «провинции», или тихо, – обнищавшие в местной автономии, жертвы крайне неравномерного распределения экономических ресурсов и лишенные общинной идентичности. Этой ситуации Таманои противопоставляет жизнеспособность сотен коммун – Gemeinde, которые входили в состав земель (Länder) ФРГ, и вытекающую из этого политическую автономию самих этих земель. Таманои отмечает, что у японцев возникло ошибочное представление о Европе, особенно о Германии, по двум причинам. Первая из них – более поздняя: послевоенная Япония рассматривала Европу через призму Америки как наследие поражения. Все, что она могла видеть, – это «старая» Европа, дни которой прошли, а источники жизненной силы скрыты; в лучшем случае это был континент, состоящий, как в вильсоновском ви́дении, из самоопределяющихся национальных государств. В долгосрочной перспективе благодаря опыту Мэйдзи Пруссия стала гегемоном в представлении Японии о Германии. Реальная история рейха, утверждает Таманои, заключалась в сохранении государств и очевидной административной слабости империи, которая на самом деле была ее сильной стороной. «Слабость» позволила региональной Германии продолжать существовать; хотя Гитлер (на какое-то время) подчинил земли самым негерманским образом, послевоенная Западная Германия, к счастью, восстановила это ценное средневековое наследие. Истинным образцом централизованной власти в Европе была Франция; и важным для Таманои было то, что, во всяком случае с точки зрения централизации, именно Япония и Франция, а не Япония и Германия (в отличие от Пруссии) составляли лучшую пару [Таманои 1985б: 255–257, 263–268, 276–286].