Общественные науки в Японии Новейшего времени. Марксистская и модернистская традиции

Под поверхностью нашей социальной и экономической жизни находится некоторая степень домодерности как в общественных отношениях, так и в моделях мышления. Именно эта домодерность сделала возможной наши поразительные скачки в производстве, и в то же время чрезвычайно затруднила понимание основной природы проблем, стоящих перед нашим обществом. <…> Я думаю, что одна из причин, по которой сверхмодернизация стала возможной так быстро, заключается в том, что Япония не искоренила свою домодерность, а сохранила ее в своих институтах и в своем мышлении. Отнюдь не препятствуя модернизации, этот пережиток домодерности с беспрецедентной скоростью помог создать то, что я называю сверхмодерностью [Ibid.: 15–16 (курсив в оригинале)].

Вспомним отмеченный ранее парадокс: «…в Японии капитализм развился благодаря слабости гражданского общества» [Yamada 1987: 40].

Гражданское общество, таким образом, было жизненно важным «посредником» (буквально между государством и предприятием), который позволял противостоять сверхдетерминированным силам сверхмодерности. Этим силам следовало противостоять, потому что, по крайней мере на пике высокого экономического роста Японии, они угрожали лишить японских рабочих какой-либо подлинной автономии, общество – зарождающейся демократии, а физическую среду – элементарной пригодности для жизни. Ставя вопрос таким образом, Утида одновременно выступал наследником точки зрения «Ко:дза-ха» и превосходил ее. Проблема теперь заключалась не просто в том, чтобы «преодолеть грядущее сообщество», а в том, чтобы преодолеть его кооптированные современные формы. Официальный дискурс, будь то на государственном или корпоративном уровне, который стремился ограничить сферу индивидуальных прав, равенства, справедливости – и все это во имя сообщества – игнорировал основу, реальные человеческое чувства (отношения), которые фактически поддерживали любой жизнеспособный рынок или общество, построенное по рыночному образцу. И все же Утида был не просто сторонником просвещенного эгоизма. В этом смысле можно сказать, что его представление о рынке, гражданском обществе и «капитализме гражданского общества» напоминает «антикапиталистический капитализм» народников. Точно так же, как апелляция народников к анахроничному представлению о деревенской общине заставила Ленина увидеть в них «мелкобуржуазных демократов», так и Утида, с соответствующими изменениями, по-видимому, основывает свои аргументы на идеализированном и столь же анахроничном режиме доиндустриального или, по крайней мере, домонополистического капитализма. В этом отношении он слегка аматтаруи – то есть приторный по своей сути. В то же время он не стремится к культурной исключительности и решительно отвергает любые попытки «релятивизировать» проблему прав личности под видом сопротивления западному империализму. Гражданскому обществу, которое не является синонимом современного буржуазного общества, не говоря уже о капитализме, также не суждено исчезнуть с приходом социализма. По мнению Утиды, гражданское общество обладает практически трансисторическим статусом. Более абстрактное и имеющее более долгую историю, чем «современный Запад», гражданское общество – это медленно и мучительно выстраиваемое общество, «состоящее из осознающих себя гражданами индивидов», которое должно – как его историческое условие возможности – быть «сформировано» из сопротивления процессу, посредством которого «гражданское общество непрерывно превращается в капиталистическое»233.

Гражданское общество и социализм / Социализм без гражданского общества