Общественные науки в Японии Новейшего времени. Марксистская и модернистская традиции

Маруяма писал в 1946 году, в то время, когда обвинения в адрес военных, старой элиты и «теоретиков» «Нового порядка» стали мощным политическим оружием. Тогда же и левые, включая многих интеллектуалов, и недавно эмансипированное рабочее движение оказались вовлечены в беспрецедентную борьбу с капиталом за контроль над производственным процессом. Поэтому призыв Маруямы к «духу воздержания» был очень кстати. Возможностей для самообмана, подхалимства и циничного манипулирования народными чаяниями было множество.

Проблема осознания вины приняла особые формы у левых. В послевоенной атмосфере резких перемен и неопределенных политических течений осознание неудачи стало смешиваться у интеллектуалов с сильной потребностью быть «прощенными» историей и/или массами. Только так они могли бы излечиться от своего бессилия и продуктивно работать во имя единства теории и практики – конкретно, во имя демократизации Японии. В ходе обсуждения сообщества раскаяния Маруяма затрагивает вопрос крайностей инаори – агрессивного раскаяния – среди павших членов Коммунистической партии и новоиспеченных интеллектуальных искателей. Их прошлые грехи, будь то отход от революционного дела или позитивное принятие «Нового порядка», были обусловлены неудачами в воздержании. Теперь, после поражения, в своем стремлении исцелиться, стать целостными и продуктивными (а иногда и скрыть или избежать конфронтации со своим собственным прошлым), эти общественные деятели снова поддались заблуждению неуместной конкретизации, проявляя «тотальную» приверженность догматическому марксизму или партийной линии. Вкратце, как выразился Ватанабэ Ёсимити, членство в партии и активная деятельность использовались как прикрытие для их нежелания или неспособности взглянуть в лицо прошлому [Маруяма 1982: 117–118]287. Результат подобной деятельности ярко описал Фудзита Седзо, талантливый ученик и близкий друг Маруямы. Контекст представляет собой анализ трансформации Ассоциации ученых-демократов («Минсюсюги кагакуся кё:кай», сокращенно «Минка») из энергичной и многогранной организации левых интеллектуалов во фронт Коммунистической партии. Разворачивающийся между 1946 и 1951 годами процесс является подходящим символом обсуждаемой здесь проблемы. Для Фудзиты «Минка» как организация и многие ее участники стали примером того, что он называет «кастрированным мышлением» (дансютеки хассо:). Здесь преобразующий импульс соотношения теории и практики каким-то образом блокируется догматизмом, слепым повиновением организации и руководству и деструктивной тенденцией устранять посредством публичного порицания и чистки тех, чьи идеи считаются неприемлемыми в данной ситуации. Будучи заклейменным таким образом, еретик затем оказывается виновным с самого начала, а его теоретическое и политическое уничтожение – героическим поступком. Здесь Фудзита недвусмысленно напоминает критику десталинизации у Маруямы, в которой он обсуждал «болезнь ортодоксии», которая затронула как советскую, так и японскую общественную жизнь [Фудзита 1966: 37–38, 40, 47; Maruyama 1969a: 177–224]. Интересно то, что в Японии сочетались худшие, наиболее патологические аспекты сталинизма и ортодоксии тэнно:сэй, словно в насмешку над надеждами левых возглавить борьбу за демократизацию Японии. Все это также указывало на моральные последствия деформированной субъектности.

Приведенные выше примеры подчеркнули риторическую и психологическую связь между интеллектуальным стилем Маруямы и атмосферой послевоенной мысли. Мы сфокусировали наше внимание на проблемах левых, потому что именно в течениях левых Маруяма и многие его современники искали воплощение демократической Японии. И в мире, в котором Киси Нобусукэ был лишен властных полномочий якобы ради защиты японской демократии, их суждение имело определенную ценность. Не стоит преуменьшать ошибки и заблуждения, которые терзали левых в Японии; они заслуживают всесторонней оценки, которая здесь не может быть дана. Вместо этого мы завершим наш анализ кратким размышлением о современном значении позиции Маруямы и способе ее выражения.

За пределами модернизма?

На протяжении почти пяти десятилетий общественной жизни Маруяма Масао интеллектуально и политически вовлекался в борьбу за определение и реализацию японской модерности и демократии. Действительно, для него эти понятия были неотъемлемыми частями всемирно-исторического, морального целого и ни в коем случае не исключительным достоянием Запада. В процессе выработки «прагматической» позиции и роли в меняющихся обстоятельствах он чрезвычайно обогатил язык общественных наук и историографии Японии. В годы, последовавшие за поражением Японии в 1945 году, Маруяма обеспечил язык для выражения мыслей и чувств, до сих пор ограниченных либо идеологией, либо цензурой, и в этом смысле он творил историю.