Общественные науки в Японии Новейшего времени. Марксистская и модернистская традиции

Что касается промышленности, то, несмотря на недавнее бурное развитие мануфактур в нашей стране, рабочие еще не превратились в бездушные машины и безропотных зверей. Между ними и капиталистическими работодателями все еще сохраняется связь покровителя и ученика/ старшего и младшего/выше и нижестоящего. Именно этот моральный и эмоциональный фактор в будущем сформирует здоровый барьер на пути угрожающих наступлением социалистических идей [Ito 1909: 128–129 (курсив автора)].

Успешная – поскольку социальная иерархия деревенского типа использовалась для поддержания трудовой дисциплины и сдерживания политических конфликтов между арендаторами, мелкими землевладельцами и рабочими, с одной стороны, и крупными землевладельцами и работодателями, с другой, – опора на «теплые манеры и красивые обычаи» (дзюмпу бидзоку), по сути, представляла собой ставку на отсталость и ее консервативные ценности. Суть состояла в том, что быстрое развитие тяжелой промышленности с огромными потребностями в капитале и рабочей силе достигалось первоначально на основе излишков, изымаемых из сельского хозяйства, деревенской промышленности, и у покорных рабочих. Тот же самый процесс добычи излишков способствовал бы созданию империи, которая, наряду с тяжелой промышленностью, в конечном счете начала бы окупать затраченные усилия. Таким образом были бы обеспечены безопасность, независимость и историческое положение Японии и японцев.

Такова, по крайней мере, была ставка. Но сыграла ли она? Оказалась ли стратегия традиционализации успешной? В историографии ликвидации отсталости – капиталистического развития Японии – существуют прямо противоположные мнения по этому вопросу. Сдержанный оптимизм Ито был сведен на нет нападками «Ко:дза-ха» на отсталость, которые, в свою очередь, сформировали собственную историографическую традицию, распространившуюся далеко за пределы марксистских кругов. С этой точки зрения достижение фукоку кё:хэй в эпоху Мэйдзи не только не преодолело отсталость, а, скорее, наоборот, только усилило ее. Говоря о так называемых трех различиях – между городом и деревней, промышленностью и сельским хозяйством, умственным и физическим трудом, – которые были объектом ярости во время «культурной революции» в Китае, экономист Митио Морисима отмечает: «Политика, принятая японским правительством после революции Мэйдзи… продвигалась, чтобы еще больше усилить… “три различия”» [Morishima 1982: 199–200]. То есть многолетнее господство землевладельцев, слабость мелких собственников и часто встречающаяся, если не повсеместная, нищета арендаторов привели к изнуряющей неэффективности и классовому недовольству, но они были необходимыми элементами капитализма японского типа, который использовал отсталость в одной области, чтобы преодолеть ее в другой. Примерно поколение тому назад Томас К. Смит смотрел на вещи аналогичным образом:

Крестьянина приходилось безжалостно эксплуатировать для модернизации несельскохозяйственного сектора экономики. Поскольку это обрекало крестьянина на бедность и отсталость, это также во многом способствовало возникновению глубокой пропасти между городским и сельским населением, которая является столь очевидной и характерной чертой модерной Японии [Smith 1965: 85].

Обсуждение того, как, когда и в какой степени эта пропасть была преодолена, выходит за рамки поставленных нами задач87. Но мы бы хотели отметить, во-первых, что была сделана ставка на отсталость, а во-вторых, что связь между сельским хозяйством и промышленностью современности, а также связь, подразумеваемая в этой ставке, между самими промышленными слоями действительно в значительной степени определяла особенный способ развития Японии, возможно, вплоть до 1960-х годов.