Одно замечание, высказанное Уно мимоходом, заслуживает большего внимания. «Жизненно важно отметить, – утверждает Уно, – что в процессе капиталистического воспроизводства современное национальное государство не обязательно стремится создать сельское хозяйство внутри страны по полностью капиталистическим принципам». Внутреннее сельское хозяйство может быть переведено на экспорт или сокращено за счет пролетаризации, но оно также может сохраниться нетронутым в старых формах, как в Японии. По этой причине «процесс [капиталистического воспроизводства] возможен на постоянной основе только в условиях конфронтации с сельскохозяйственными странами». Но не означает ли это, что развитию этих стран, в свою очередь, будут препятствовать – возможно, намек на «развитие развивающихся»? По этой причине Уно настаивает на том, что «конфронтация с сельскохозяйственными странами» как компонент капиталистического развития «не дает оснований для теории, призывающей к захвату сельскохозяйственных регионов с помощью империализма» [Там же: 40]. Это заявление, вероятно, было адресовано так называемым «марксистам», которые использовали теорию для оправдания японского колониализма, и указывало на значительную, но ранее не обозначенную проблему этого колониализма: его связь с японской императорской системой –
Почему Уно оставил столь серьезный вопрос на усмотрение аудитории, пусть и умеющей читать между строк? Отчасти, без сомнения, из-за риторической смекалки, приобретенной за период деятельности в «Ко:дза-ха». Тезисы Коминтерна 1932 года, которые легли в основу социального анализа «Ко:дза-ха», призывали к свержению императорской системы. Официальной реакцией, разумеется, было решительное подавление. Но осмотрительность «Ро:но:-ха» не была просто риторической, демонстрируя политическое суждение о том, что институт императора был пережитком, который необходимо смести в ходе грядущей социалистической революции, а не подходящим объектом для анализа. Теория Уно в некотором смысле проводила границу: социальный анализ – это одно, а политическая практика – совсем другое. Как он позже вспоминал:
Мне казалось, что Социалистическая политическая партия само собой будет отрицать императорскую систему. Это не вытекало из моей теории, а было результатом моего смутного понимания социализма. Проблема, с которой нам пришлось столкнуться, заключалась в следующем: почему деревни остались такими же, какими были, и я полагал, что [социалистические] партии должны установить связь [этой проблемы] с проблемой императорской системы. <…> Позже прокуроры использовали это как доказательство того, что я «обманул» их; что ж, с определенной точки зрения это было неизбежно. Но я верил в это с предельной серьезностью. Вот почему я так относился к деятелям и испытывал комплекс из-за них; я твердил себе, что если я в чем-то не понимаю «Капитал», то это из-за какого-то недостатка с моей стороны. Тогда как проблема, в конце концов, заключалась в самом «Капитале» [Уно 1981: 367–368].
В конце концов Уно не просто разработал предварительную теорию для оценки споров о капитализме. Ни эти споры, ни даже «особые формы японского капитализма» не представляли для него особого интереса; вместо этого его интересовали «определения, общие для отсталости», на которых основывались эти «особые» или даже «экстремальные» формы. В свою очередь, Уно рассматривал эти общие определения с точки зрения стадий развития, но само развитие рассматривалось в свете законов или основных принципов капитализма. В 1936 году Уно начал читать лекции по этим принципам одновременно с курсом лекций по политике. Вкратце, в эссе была представлена проблема системы Уно in nuce, не столько системы, кульминацией которой является конъюнктурный анализ, сколько фактически созданной Уно, в значительной степени остававшейся на уровне взаимодействия между основными принципами и теорией стадий124
. Как только будет признано, что капитал и империализм возникают, так сказать, из разных измерений, как только будет одобрено их методологическое разделение – что тогда нужно будет делать? Как замечает Сэкинэ: