Коммерциализация общественных отношений достигла такого поразительного прогресса, что стало возможным представить абстрактную и объективную модель капитализма, которая могла бы лечь в основу новой науки политэкономии: для Уно это было достижением «Капитала». «Капитал» был теоретической моделью чистого капитализма, а не историческим описанием его становления или развития127
. Маркс, по словам Уно, «работал в нужное время». Капитализм, совокупность материальных отношений, также был объектом познания. Как таковой, он стал достаточно «серым», и Маркс мог сделать нечто большее, чем просто «скопировать его таким, какой он есть»; он также мог скопировать «метод абстракции и синтеза». Он мог опираться на традицию политэкономии, которая определяла экономическое как «нечто иное», в принципе поддающееся самостоятельному изучению, и на «диалектический метод абсолютного познания», который Гегель применил к саморазвивающемуся миру мысли. Только такой метод мог бы охватить конгруэнтный, но материальный феномен самого капитализма. Хотя капитализм возник в результате исторической случайности, а не как рефлексивный продукт идеалистической диалектики, он достиг и, казалось, стремился к очищению тех «способностей к самоабстракции и самосинтезу», которые сделали возможным диалектический анализ128.Тем не менее даже объемный текст Маркса был неполным, и уже в законченных разделах обнаруживались «ссылки на исторические изменения… идеологические прогнозы и предрассудки… и логические несоответствия» [Mawatari 1985: 408]. Были ли, например, циклические кризисы «необходимыми» в том же смысле, в каком, по утверждению Маркса, был необходим социализм? Основная проблема, по мнению Уно, заключалась в том, что Маркс не смог провести достаточное различие между капитализмом в теории и его эпохальным характером, будь то «английским» или всемирно-историческим, не говоря уже о правильном прогнозировании траектории его развития. Эти принципы, как заметил Колин Дункан:
…задуманы как мысленный эксперимент, в котором сама идея капитализма была доведена до логической крайности, до сферы, где уже не было нужды в классовой борьбе и государстве, потому что ex hypothesi человеческие отношения стали настолько овеществленными, насколько это вообще возможно. В такой ситуации классовая борьба не имела бы места, и поэтому в государстве не было бы необходимости. Классовая борьба требует именно людей, которые не хотят быть овеществлены. Уно хотел изучить, что было бы, если бы капитализм дошел до предела [Duncan 1993: 315].
По мнению некоторых критиков, абстрагирование, даже на теоретическом уровне, от политики и государства означает искажение марксизма и уступку места неоклассическому уравновешиванию. Мы пока отложим это обсуждение, напомнив лишь, что существенное в «Принципах», как и в «Капитале», заключается в том, что, даже если «капиталисты поступили полностью по-своему», кризисы являются частью грамматики капитализма. Чтобы более скромно охарактеризовать природу проекта Уно, мы можем сказать, что он исследует
экономику, которая материализовалась бы, если бы тенденции к очищению, которые капитализм наиболее отчетливо проявил в Англии в 1860-х годах, возобладали над противоположными тенденциями, которые привели к возникновению эры финансового капитала (или империализма)129
.