Общественные науки в Японии Новейшего времени. Марксистская и модернистская традиции

Политика сама по себе не создавала и не определяла стадии, хотя между ними была своего рода причинно-следственная связь. Скорее, стадии формировали более или менее подходящую среду, в которой было развито капиталистическое стремление превратить в товар любую возможную потребительскую стоимость. В конечном счете законы движения, связанные с этим стремлением, соблюдаются; или, точнее, они всегда будут требовать соблюдения, и цена как сопротивления, так и согласия может быть высокой. Политика может исказить или сдержать эти законы, но они также будут действовать в соответствии с политикой, возможно, путем коррекции с помощью другой политики. Таким образом, «сфера политического в истории человечества» была «тканью, сотканной из случайностей» и конфликтов [Duncan 1993: 305]132.

Случайности, о которых идет речь, не ограничивались внутренней политикой в области экономики. Возможно, гораздо важнее то, что они повлияли на целые нации как на субъекты истории:

Политика, которую отсталая страна вроде нашей проводит в процессе первоначального накопления капитала, будет отличаться в той мере, в какой сам этот процесс влечет за собой причины, исторически отличные [от тех, которые имели место в Англии]. Тем не менее, как отсталая, она, естественно, будет имитировать меры, принятые различными странами в других местах. Но даже в этом случае она, безусловно, не принимает их с пониманием их исторического значения. <…> Пока мы четко не укажем на историческое значение как английской торговой политики, так и последующего этапа капиталистического развития, мы не сможем объяснить исторический курс, которому следовало отсталое государство [Уно 1974ж: 41 (курсив автора)].

Для данного этапа важнейшими силами Уно определил технологии и организации капиталистического производства в череде ведущих стран и ведущих секторов их соответствующих экономик133. Схема такова: «зарождение» английской шерстяной промышленности и домашнего ремесла при коммерческом капитале в XVII и XVIII веках; «рост» английского хлопка и легкой механизации при промышленном капитале с середины XVIII века до 1870-х годов; «зрелость» немецкой тяжелой промышленности (у которой также были важные американские и британские варианты), особенно сталелитейной, при финансовом капитале начиная с 1870-х годов и вплоть до Первой мировой войны.

Уно не пытался писать историю, тем более историю «победителей». Несмотря на сухое, в высшей степени систематизированное изложение, центром этой работы является первый тяжелый опыт промышленных кризисов середины XIX века. Целью такой исторической типологии экономической политики является как объяснение, так и предостережение. В своей чистейшей форме при либерализме капитализм породил, не как исключительное явление, а как правило, серию кризисов, случавшихся раз в десять лет и вынуждали государство стремиться к «усилению» политики, призванной удержать «капиталистическую сырьевую экономику, которая вообще не должна была требовать какой-либо специальной политики», от разрушения или взрыва. Однако, как мы видели, эта политика не была последовательной; но это лишь указывает на ее направленность на экстернализацию внутренних отношений капитализма. Стоит повторить, что «чистый капитализм» был связан с резко выявленными объективными, поддающимися определению «противоречиями». Именно в этом процессе выявления Уно искал основу для новой политэкономии и рассматривал ее как выгодную точку зрения, с которой «наука» могла бы также постичь трансисторические нормы социального обеспечения, до тех пор остававшиеся невидимыми. То есть чистый капитализм помогал расчистить исторический путь от веток и колючек случайности, открыть вид на пройденный путь и на путь, который еще предстоит (обязательно) пройти. В этом заключалось важное значение того факта, что, по словам Колина Дункана, «на либеральной стадии настоящее асимптотически приближалось к модели “Капитала”, а затем снова отдалялось от нее» [Там же: 19; комментарий 502–503; Uno 1980: xxv; Duncan 1993: 320].