Обсидиановая бабочка Ицпапалотль

Это была ложь. Никто из них не был готов. Атака обсидиановой бабочки оказалась стремительной и молниеносной. Со страшной скоростью она врезалась в них, словно комета. Если бы не Лиша, прикрывшая всех щитом, от группы ничего бы не осталось. Удар оказался серьёзным даже для сальвификария. Любое другое существо должно было попросту размазаться по щиту Ал Хезид, но только не Ицпапалотль. Она не смогла пробить щит, но уверенно отбросила Лишу назад, лишив возможности оберегать своих союзников. При этом, сила удара, основная часть которой была погашена щитом, выплеснулась на оставшуюся четвёрку и разметала её по сторонам. Не прошло и секунды с того момента, когда Ал Хезид и Ицпапалотль остались друг с другом наедине. Остальные же исчезли без следа.

Глазами, полными ужаса, Лиша пыталась высмотреть хотя бы одного уцелевшего, но всё было тщетно. Лишь спустя минуту, она сообразила, что удар бабочки не убил её друзей, а всего лишь выбросил их за пределы данного измерения. Значит шансы у них ещё оставались. Но это минутное промедление стало для неё роковым. Попытавшись пошевелиться, Лиша поняла, что не может этого сделать. Она парализована. Тёмные кристаллы покрывали её тело, сковывая его непробиваемым коконом. Ицпапалотль основательно подготовилась к встрече с представительницей Высших. Кристаллический панцирь становился всё теснее, и Лиша чувствовала, что он сжимается, сдавливая её тело. При этом, никакая трансформация не могла этому помешать, потому что кристаллы тут же трансформировались вместе с ней. Мир, созданный обсидиановой бабочкой, оказался слишком сильным. Его энергии хватало на то, чтобы не только сдерживать, но и подавлять сальвификария. Возможно Лиша бы сумела преодолеть это давление, но она была слишком ослаблена своими осторожными коллегами, временно ограничившими её силы. Как же не вовремя они это сделали!

Фархад.

Он очнулся словно после долгого сна. Залежавшийся и рассеянный. Болела спина, болели пролежни. Но в целом, его состояние было в норме. Покашливая и корчась, он извлёк из носа трубку искусственной вентиляции лёгких. Избавление от этой помехи помогло ему окончательно вернуться в реальность. И хоть в голове ещё стоял гул пережитого удара, он уже понимал, что находится не там, а здесь. В ночной больничной палате. Он был не один. Рядом стояла другая кровать с пациентом, подключенным к системе жизнеобеспечения. Приборы тихонько пикали и гудели. Было слегка душновато. Пахло мочой и лекарствами. Фархад попробовал пошевелиться, у него получилось. Спина протяжно заныла, но суставы ему подчинялись. Он чувствовал, что у него получится встать с кровати, но в том, что он сможет нормально ходить, он уверен не был. Тем не менее, он решил попробовать. Ноги опустились на прохладный пол. Почувствовалось лёгкое головокружение, которое быстро прошло. Применив усилие, Фархад оттолкнулся от койки и встал в полный рост.

Василий Лоурентийский.

Два старца чинно шествовали по дороге, обставленной по обеим сторонам рядами высоких колонн. Было светло и тихо. Под ногами шуршала опавшая листва.

— Ты всегда был самым дальновидным из нас, друг мой, — с улыбкой говорил преподобный Леглан. — Этот твой дар… Мало кто верил в него. Но в итоге ты оказался прав.

— Дело не в дальновидности, — ответил Василий. — Это ошибка. Генетическая ошибка, случайная, или преднамеренная. Мне неведомо. Я лишь жертва этой ошибки, возжелавшая обратить ущерб в достояние.

— Но ты действительно видишь будущее. Что это, если не чудо?

— Я не вижу будущее. Это невозможно.

— Что же ты видишь в таком случае?

— Прошлое. Столь далёкое, что следов от него не осталось. Это память. Память прошлых душ, коих именуют «ведомственными элементами». И эта память очищалась не до конца, оставляя обрывки чужих воспоминаний новым инициатам. Иных гипотез я не нахожу.

— Если ты действительно видишь прошлое, тогда почему оно сбывается в будущем?

— Потому, что прошлое — это и есть будущее. Оно закольцовано, и всегда повторяется. Всегда. Не в тех же образах и видах, но в тех же событиях и переменах. Это бесконечно прогоняемые циклы, которые шлифуются, совершенствуются и дорабатываются.

— И ничего нельзя изменить?

— Можно. И нужно. Я склоняюсь к мнению, что моя способность возникла неслучайно, и как раз-таки является тем самым корректировочным инструментом, призванным анализировать циклы и предотвращать повторы систематически возникающих проблем. Увы, прошлое видится мне размытым и неестественным. Воспоминания наслаиваются друг на друга, образуя бредовый хаос. И распутать этот клубок я не в состоянии, без материальных осколков прошлого, в виде посланий, оставленных древними.

— Мы все умели читать древние письмена, — кивал Леглан. — Но к сожалению, не умели их понимать. А ты умеешь. Потому многие считали тебя выскочкой. Но не я.

— Что это, лесть, друг мой? — Василий осторожно взглянул на спутника. — А ведь ты никогда не был завистником. Я знаю тебя с той поры, как ты вернулся из Нифельрада. И ни разу ты не допускал подобного. Даже возглавив Храм Пророчества, ты остался верен своему призванию.