— Ранее вход в это святилище был закрыт, но теперь, когда ты пробил брешь в пространстве и времени… — Леглан развёл руками.
Они стояли посреди круглого зала, чьи стены были снизу доверху покрыты древними письменами. Многочисленные масляные чаши прекрасно освещали каждый дюйм этих стен, позволяя видеть и читать начертанное даже в самых отдалённых уголках.
— Поразительно, — Василий медленно кружился, оглядывая это изобилие. — Это то, что мне недоставало. Знания, которые считались утерянными навсегда.
— Воспользуйся же ими, друг мой. Обрети то, что я не успел.
Сделав несколько шагов вперёд, Василий остановился и обернулся.
— Преподобный Леглан, — произнёс он. — Вас ничего не удивляет?
— А что меня должно удивлять? — ответил тот вопросом на вопрос, спрятав руки в рукава.
— К примеру то, что меня ничуть не удивило Ваше появление.
Леглан пожал плечами.
— Вы пали от рук предателя, — указал на него Василий. — А теперь Вы здесь. Это удивило бы кого угодно, но только не меня. Всё потому, что я слишком хорошо знал своего друга, преподобного Леглана Нифельрадского. И могу отличить его от самозванца.
— Тем не менее, ты не отказался прийти со мною сюда.
— Не отказался. Дабы узреть, насколько далеко зайдёт твоя ложь.
— Возможно я действительно всего лишь образ твоего погибшего друга. Но вот это, вот это всё: этот зал, эти надписи — не могут быть ложными. Взгляни сам. Кому как ни тебе доступны возможности отличить истину от подделки.
Василий с глубочайшим недоверием перевёл взгляд на письмена.
— Послушай, Наташа, — он искал жену по комнатам, но та постоянно ускользала, щебеча:
— Почему коньяк на столе? Выпивал что ли? И что здесь за запах? Не проветрено, фу…
— Наташа, почему ты передумала? Почему вернулась?
— Я уже всё тебе объясняла. Зачем ты опять к этому возвращаешься?
— Нет, я всё же хочу понять.
Наконец Алику удалось поймать её в спальне, фактически прижав к окну. Свет не был включен и понять выражение её лица он не мог.
— Ты мне не рад? — Наталья отвернулась к подоконнику и стала ощупывать цветы на нём. — Почему ты их не полил? Они же совсем сухие.
— Да чёрт с ними, с цветами!
Внезапно орхидеи вспыхнули в темноте, словно лампочки. Жёлтая, лиловая, алая и белая. Алик почувствовал, что ему стало трудно дышать и он отступил назад.
— Вот видишь, они хотят пить, — как ни в чём не бывало, Наташа принялась опрыскивать цветы. — Бедненькие мои.
— Что происходит? — Дементьев едва не упал, наткнувшись ногой на угол кровати.
— Как что происходит? Всё хорошо происходит. Ты вернулся. Ты опять здесь, со мной. Разве ты не этого хотел?
— Опять чужая жизнь?
— Чужая? Что за глупости ты говоришь, зая? Чужой она перестаёт быть, когда ты начинаешь ею жить. И становится твоей. Только твоей. Ты ведь мечтал вернуться сюда? Мечтал опять стать нормальным? Как все люди.
— Нормальные люди? Но моя жизнь никогда не была нормальной. Что мне делать? Опять изображать сотрудника ФСБ, даже не зная, как на самом деле осуществляется эта самая служба? Обманывать самого себя?
— Людям свойственно обманывать самих себя. Это естественная функция психической защиты.
— Ицпапалотль, — прошептал Алик.
Жена обернулась и он увидел на чёрном овале её лица пару фиолетовых точек-глаз.
— Я вернула тебе счастье, — произнесла она. — Твоя безумная «Одиссея» завершилась. Надеюсь, твой разум не сильно пострадал.
— Счастье? А в чём оно заключается, это счастье? Знаешь ли ты об этом? Я раньше не знал. Сначала думал, что счастье, это возможность вершить судьбу мира и стоять на страже равновесия. Потом думал, что счастье — это уют в тесной норке родной квартиры. Милые хлопоты, незамысловатое бытие. Всё оказалось бессмыслицей. Я не сыскал счастья ни в одной из своих ипостасей. Только пустые метания. Иллюзии важности и значимости. То, что мы сами себе придумываем. А счастье, настоящее счастье, оно… Оно в пользе.
— В какой ещё пользе? — супруга начала уставать от его речей.
— В обычной, — Алик усмехнулся — настолько простым и банальным казался ему ответ. — Счастье, это когда ты живёшь с пользой и понимаешь это. С пользой не для себя, а для…
Он замолчал.
— А для кого если не для себя? — Наташа скрестила руки на груди.
— Не для кого, — улыбнулся Алик. — И в то же время для всех.
— Какой прок от такой самоотдачи, если ничего не получаешь взамен? И какое от неё счастье?
— Ты думаешь, что счастье заключается в получении чего-то?
— Конечно. То, что мы называем «счастьем» — всего лишь одна из химических реакций, побуждаемая простыми удовлетворениями: физическими, или моральными. А удовлетворение — вещь сугубо индивидуальная.
— Это свойственно животным. А поскольку люди — это бывшие животные, они никак не могут отделаться от этого первобытного наследия.
— И что же эта твоя польза? В чём её суть?