Обжалованию не подлежит

— Ведите себя прилично, Рябцев! Вы же взрослый человек! Честное слово, мне стыдно за вас. Неужели вы не понимаете этого?

Рябцев вел себя прилично до следующей встречи... с кадровиками.

— Касым, что же ты так плохо ешь? — прервала Анастасия Ивановна мысли Джаббарова. — Ты попробуй мои вареники. Попробуй, попробуй. Плов-то, поди, надоел? Или он, как у нас, картошка: в еде главный? Моя покойная матушка говаривала о картошке: варишь её, печешь её, жаришь её, всюду — она. Без неё — никуда!

2

Карима с упреком посмотрела на мужа, приближавшегося к дому. На ней было темное платье, туго обтягивающее тонкую стройную фигуру, черные туфли на высоких каблуках. Она стояла у калитки под старым ветвистым дубом.

— Ты что? В гости собралась?

— Да.

Джаббаров забеспокоился: уловил в голосе жены печаль.

— Что с тобой?

— Ничего.

— Не обманывай!

— Чудак!

Она прошла в дом.

Он догнал ее, взял за руки, повернул к себе:

— Пойдем в кино?

У неё дрогнули губы:

— С ума сошел! Кто же сейчас ходит в кино? У нас есть телевизор.

— Пойдем!

Улица встретила молодых супругов тихим шелестом листвы, ярким светом электрических фонарей, далеким неумолчным гулом большого города, провалом бездонного темного неба.

Они долго шли молча прямо посередине улицы, занятые только друг другом.

Карима простила мужу поздний приход. Не могла она долго сердиться на него — понимала, что сегодня ему нужно было побывать у друзей, решить с ними необходимые вопросы. Он уходил в отпуск на два месяца.

— Что волнует тебя, Карима?

— Ничего... Ты!

— Я? Чудачка!

Они замедлили шаги и снова долго молчали. Впереди по-прежнему весело перемигивались фонари, вокруг все так же тихо о чем-то своем шелестела листва, вверху таким же загадочным провалом темнело небо.

Ночью Джаббаров проснулся от неясной тревоги. Он полежал некоторое время, глядя на застывшие силуэты мебели, едва вырисовывающиеся на фоне белой стены, тихонько поднялся и вышел во двор.

Светало. Звезды, будто испуганные светлячки, пронизывали пространство слабыми лучиками. Глубокая тишина сковывала дома и деревья.

Джаббаров закурил и, повернувшись к калитке, изумленно вскинул голову.

Впереди, как грозовой всполох, поднялось огромное розовое зарево. Под ногами что-то загрохотало и покатилось куда-то вниз.

«Что это?» — огляделся Джаббаров.

Страшный толчок, последовавший тут же, отшвырнул его к дереву. Он схватился за оголенную ветвь, с трудом удержался на ногах, рванулся к двери.

— Карима!

Голос жены потонул в страшном грохоте:

— Касымджан!

Налетел ветер. Унес пыль, взметнувшуюся к небу желтым столбом. Обнажил дом.

«Что это?» — снова застыл на месте Джаббаров.

Дома, собственно, уже не было. Было покосившееся глинобитное сооружение из трех стен. Четвертая стена валялась рядом с искореженной дверью.

— Карима?!

— А-а-а-а-а! — отозвалось эхо.

Джаббаров кинулся к пролому, перелез через груды кирпичей в комнату, метнулся, будто помешанный, к кровати.

Жены на кровати не было.

— Ка-арима?!

— Ка-асымджан?!

Они встретились в темноте. Она еле держалась на ногах. Он поднял ее и, осторожно ступая, вынес из комнаты во двор.

— Пусти.

У него не нашлось слов ответить ей. Он остановился на миг у дерева, прислушиваясь к голосам, доносившимся из-за дувала.

— Что это было?

— Землетрясение.

— Землетрясение? — У нее расширились глаза от ужаса. — Касым, у наших, наверно, дом тоже развалился? Может быть...

Она не решилась сказать то, что готово было сорваться с языка.

— Не беспокойся, пожалуйста. Янгишахар далеко. Твои родители живы. Эпицентр где-то здесь. Возможно, даже под городом. Не беспокойся. Родители живы. Я уверен.

— Уверен? Это землетрясение, Касым!

— Пожалуйста, не беспокойся. Отдохни... Отдохни, Карима, прошу тебя.

Он говорил спокойно, словно был уверен в том, что с родными жены ничего не случилось. Однако у него так же, как и у нее, было тревожно на душе. Ему хотелось сейчас же бросить все и полететь в Янгишахар.

Они вышли на улицу.

На улице толпились соседи. В воздухе стоял все усиливающийся гул потревоженного города. Беспокойно, с надрывом лаяли собаки. Кто-то совсем рядом голосил истошно:

— Вай дот, вай дот, вай дот!

Джаббаров остановился — к нему сразу со всех сторон кинулись люди: в пижамах, в трусах, босиком.

— Касым-ака, что же это? Что, Касым-ака? Землетрясение, да? Землетрясение? Скажи, как быть? Что делать? Что, Касым-ака?

Джаббаров посмотрел на женщину, которая требовала ответа, внимательно оглядел собравшихся соседей. Они, по-видимому, ждали слова поддержки, помощи от него.

— Землетрясение, Халида-апа.

— Землетрясение? Ты не ошибаешься?

— Нет.

— Слава аллаху! Я думала — война, — молитвенно сложила руки женщина. У нее было темное, землистое лицо. — Слава аллаху!

— Стихия, — дрогнувшим голосом произнес юноша в очках, стоявший рядом с ней.

— Стихия? — переспросил старик в чалме. — Ты еще юн говорить о таких вещах... Правоверные, всё в руках аллаха! — обратился старик к людям. — Аллах разгневался и наказал нас! Идите в мечеть, правоверные. Молитесь.

— Отец, что вы такое говорите. Как можно? — сказал юноша.

Старик выступил вперед, вскинул руки к небу: