Очень храбрый человек

– Итак, Омер порвал с вами и стал платить Вивьен, – сказал Гамаш. – Несколько раз на мосту он говорил нам о боли, которую причинил дочери. Об обиде. Он даже признался, что его жена умоляла его прекратить. Я думал, что он говорит об избиениях его дочери Карлом Трейси. Но, стоя у реки, в тишине, я вернулся к этому и вспомнил, что Кати умерла задолго до Трейси. Она не могла иметь его в виду. Она не могла его знать. Так о ком же она говорила? Ответ только один.

– Она просила меня защитить Вивьен от отца, – сказала Клутье. – От Омера. А я не смогла защитить. Хуже того, я влюбилась в него. Я ничего не видела. Не хотела видеть.

– Никто из нас не видел, – откликнулся Гамаш.

– Но вы не могли спасти Вивьен. – Голос Клутье зазвучал громче. – А я могла. Вы не обещали защитить ее. А я обещала. Вместо этого я фактически обвинила Вивьен в жестокости по отношению к отцу. В том, что она вычеркнула его из своей жизни.

– Значит, вот почему Трейси убил Вивьен, – сказал Камерон. – Он знал о деньгах.

– Но откуда он мог знать? – спросил Бовуар. – Разве она стала бы ему говорить? Мне кажется, если она кому-то и сказала про деньги, то только человеку, которому доверяла. Любовнику, например. Вы так не считаете?

Его голос упал почти до шепота, когда он встретился взглядом с Камероном, сидевшим по другую сторону от огня.

Камерон покраснел, почти побагровел. И сжал кулаки.

– Есть кое-что еще, о чем Омер говорил на мосту, – сказал Гамаш. – До вашего появления. Или, точнее, кое-что, о чем он не говорил.

Он обвел взглядом лица, смотревшие на него. Даже Камерон оторвал глаза от Бовуара.

– Готовясь забрать с собой Трейси, он сказал, что это наказание за все те годы, когда Трейси обижал Вивьен.

– Да, – вмешался Камерон. – Точно.

– Вы не слушаете, – осадил его Бовуар.

– Постойте, – сказала Лизетт Клутье, которая поняла, что имеет в виду Гамаш. – Постойте. Это невозможно.

– Возможно, – возразила Лакост.

– Что возможно? – спросил Камерон, переводя глаза с одного лица на другое.

– Омер Годен наказывал Трейси за избиение дочери, – объяснил Бовуар. – Но не за ее убийство.

Он сделал паузу, чтобы его слова дошли до всех.

– Он никогда не говорил об этом, во всяком случае на мосту, – сказал Гамаш. – Прежде – да. Я думаю, он убедил себя, что Вивьен умерла по вине Трейси. Если бы Трейси не избивал ее, ей не нужно было бы уезжать. Не нужно было бы требовать у отца деньги. Не нужно было бы встречаться с ним на мосту.

– И тогда Омер не убил бы ее, – сказал Бовуар.

Слова были произнесены. Никто не возражал. Никто их не оспаривал.

Наконец-то правда вышла наружу.

Лизетт Клутье опустила голову, уронила ее на сердце. А Боб Камерон с широко раскрытыми глазами впитывал услышанное.

– Мне бы следовало догадаться раньше, – тихо произнес Бовуар. – В тот день с телефона Трейси звонили только на два номера. Один ошибочный. Другой – телефон ее отца. Вивьен отправилась на мост встречаться с кем-то, и единственный, с кем она могла договориться о встрече в тот день, был ее отец.

В конечном счете все оказалось так просто. Так очевидно.

– А что насчет Фреда? – спросила Рейн-Мари. И собака опять подняла голову, а потом опустила на лапы. – Почему она его оставила?

– В тот вечер Вивьен никуда не собиралась уезжать, – ответил Арман. – Хотела взять деньги у отца и вернуться домой. И поговорить с вами, – добавил он, обращаясь к Камерону. – Поэтому она никуда не уехала, пока Трейси ездил в художественный магазин. Поэтому не взяла Фреда на мост. Вы ведь не порвали с ней прошлой осенью?

– Нет. Отношения с ней я разорвал после Рождества. Я не мог так поступить с моей семьей.

Гамаш кивнул:

– Я думаю, она искренне верила, что ребенок от вас.

– Хотела сказать вам об этом, – проговорил Бовуар, – узнать, может быть…

– Может быть, я уеду с ней, – закончил Камерон.

Он не сказал им, что ответил бы ей, а они не стали спрашивать.

– Она звонила снова и снова, пытаясь дозвониться до вас, – сказал Бовуар. – Наконец сдалась и отправилась на мост встречаться с отцом.

– Но если она отказывалась встречаться с ним, после того как ушла из дома, то почему согласилась в этот вечер? – спросил Камерон.

– Да, – сказала Клутье. – Деньги можно было переслать на ее счет, как и все остальные. Никакой необходимости встречаться с ним.

– Ребенок, – напомнил им Бовуар. – Это обстоятельство меняло все. Мысль о том, что он родитель, изменяет человека.

Камерон кивнул. Он вспомнил свои собственные опасения, растущие с каждым днем, пока его жена носила первого ребенка. Что, если он станет таким же отцом, каким был его отец? Что, если он будет нетерпеливым? Жестоким. Бешеным.

Что, если он будет лупить своего ребенка? Кулаками. Ремнем. Бейсбольной битой.

– Она чувствовала, что должна встретиться с человеком, который издевался над ней, – сказал Камерон. – Посмотреть ему в глаза. Сказать ему, что думает о нем.

Как он сказал своему отцу все, что о нем думает. Перед рождением своего сына.

Только тогда он понял всем сердцем, что будет любить своих детей, защищать их. Что никогда их не ударит. И так оно и случилось.