Очень храбрый человек

– Ваша честь, речь шла о жизни и смерти. Как вы сказали, мадам Годен к тому времени еще не нашли. Она могла быть искалечена или похищена. Осмотр найденной сумки был необходим, чтобы понять, принадлежит ли она мадам Годен, может ли сумка вывести на ее хозяйку. В конечном счете так и получилось.

– И это было бы оправданно, если бы они не находились на частной собственности обвиняемого. Позвольте мне спросить у вас: прежде чем открыть сумку, получили ли полицейские разрешение у мистера Трейси?

Прокурор повернулся к Бовуару, который побледнел так, что у него даже губы побелели. Он медлил с ответом, один раз взглянув на Гамаша.

Гамаш знал: Бовуар молчит не потому, что пытается вспомнить. Он все прекрасно помнил, как помнил и Гамаш. Карл Трейси кричал им, чтобы они не смели открывать сумку. Что это не их дело.

Нет. Жан Ги Бовуар медлил, решая, говорить ему правду или нет.

Судья Пеллетье давала ему возможность. Способ срубить ядовитое дерево. Корни, ветки и плоды которого сильно отравляли дело против Трейси.

– Хотя вы формально не приносили присягу, старший инспектор, – напомнила судья, – вы считаетесь под присягой.

Она видела его мысли, его борьбу. И Гамашу было ясно, что она сочувствует им. Это не доставляло судье Пеллетье ни малейшего удовольствия. Но, по ее разумению, этого требовал от нее закон.

Прежде чем Бовуар успел ответить, поднялся защитник:

– Ваша честь, мой клиент говорит мне, что предупреждал их…

Трейси ухватил его за руку, и адвокат наклонился, чтобы выслушать клиента, потом выпрямился:

– Он просил их не открывать сумку, но они не послушали.

– Понятно, – сказала судья. – Просто ради интереса: почему он не хотел, чтобы полиция открывала сумку? Ведь это могло помочь полиции найти его жену, чего он, предположительно, и хотел.

Трейси ответил молчанием. Это был очень хороший вопрос.

Если бы Гамаш и Бовуар не были так потрясены происходящим, их позабавило бы то, что Трейси сам вызвал на себя огонь.

Адвокат проконсультировался с клиентом и снова обратился к судье:

– Как говорит мой клиент, он не сомневался, что его жена жива, а в сумке могут находиться какие-то вещи, которые, по его представлениям, не должны попадаться на глаза чужим людям. Например, нижнее белье.

– О, ради бога! – взревел Омер. – Вы же не… Вы не можете… Это…

– Омер… – начал было Гамаш, но Годен уже вскочил на ноги.

Гамаш тоже встал, пытаясь вразумить Омера, но тот смотрел на Трейси со всей яростью, какую только мог выразить его взгляд. Тогда Гамаш повернулся к судье.

– Прошу вас, ваша честь, – сказал он.

– Исключительно ради вас, месье Гамаш, я даю вам одну минуту, чтобы успокоить его. Насколько я понимаю, это отец убитой женщины?

– Да, и я благодарю вас. – Гамаш снова повернулся к Омеру. – Вы хотите выйти? Посмотрите на меня. – Он встал между Омером и Трейси, вынуждая Омера смотреть только на него. – Вы должны взять себя в руки. – Он говорил так тихо, что никто другой его не слышал. И так внушительно, что Омер не только слышал, но и слушал. – Или вам придется выйти. Вам ясно?

Годен кивнул.

– Вы хотите остаться?

Годен кивнул.

– И вы будете контролировать себя, что бы ни случилось?

– Что происходит, Арман? – Голос Омера звучал почти по-детски.

– Я не знаю, но, если вы потеряете контроль над собой, станет еще хуже. Вы понимаете?

– Вы обещали. Вы обещали, что все будет в порядке.

– Прошу вас, – сказал Гамаш. – Просто сядьте.

Омер сел. Гамаш посмотрел на судью и то ли кивнул, то ли сделал легкий поклон:

– Merci.

Судья казалась усталой, напряженной. Даже, подумалось Гамашу, немного грустной. Это не предвещало ничего хорошего.

Она снова обратилась к Бовуару:

– Вы так и не ответили на мой вопрос, старший инспектор.

Бовуар снова поднялся:

– Нет, ваша честь, мы не спрашивали, и обвиняемый не давал нам разрешения открывать сумку.

– Понятно. – Она жестом усадила его на место.

Садясь, Бовуар посмотрел на Гамаша, и тот одобрительно кивнул. Ложь только ухудшила бы дело. К тому же существовало видео, которое снимала Рейн-Мари по его просьбе.

– Открывание сумки является, по моему мнению, ядовитым деревом, – сказала судья Пеллетье, – и все, что следует из этого действия, является его плодом, а потому испорчено и неприемлемо.

Прокурор вскочил на ноги.

– Возражаю! – заявил он с бо́льшим напором, чем это было разумно.

– Ваше возражение отмечено, – сказала судья Пеллетье.

– У нас неприятности? – прошептала агент Клутье Гамашу, перегнувшись через сидящего между ними Омера.

– Мы в порядке. У нас есть признание, подписанное Полиной Вашон. Оно не связано с обнаружением сумки.

– Верно. Хорошо.

– А теперь, – сказала судья Пеллетье, больше не глядя на них, – переходим к другому вопросу.

Мир остановился для Гамаша.

К другому вопросу?

Он почувствовал, почти услышал биение своего сердца. Все вокруг как будто уменьшилось в размерах, кроме судьи. Гамаш был совершенно, полностью сосредоточен, и, когда она продолжила говорить, ему показалось, что ее слова прямо и однозначно ложатся в его голову.