Не все православные священники XIX–XX веков доверяли случаям одержимости, особенно среди необразованных крестьян. Этнограф Сергей Максимов на рубеже веков записывает необычный пример того, как молодой приходской священник отказывается принять идею об одержимости кликуш: «во всеуслышание поспешил объявить в храме, что если хоть одна крикунья осмелится нарушить церковную тишину, так он с места отправит ее в губернскую больницу и, если ее там признают притворщицей, то передаст властям, чтобы они поступили с нею по всей строгости законов». Максимов добавляет, что эта угроза оказала благотворное воздействие, заставив замолчать всех трех кликуш в селе. В другой деревне, отмечает он, священник строго пристыдил кликушу при всем народе[277]. Священники, о которых идет речь, возможно, были образованнее, чем их предшественники, или решили хотя бы действовать по букве ограничений Духовного регламента против одержимых и игнорировать другие церковные тексты, говорящие о возможности одержимости. Их действия, тем не менее, демонстрируют культурные основы кликушества. Поставив под сомнение реальность демонов и отказавшись участвовать в драме одержимости, обслуживая потребности кликуш, эти священники разрушили крестьянский миф об одержимости и сумели заставить одержимых замолчать. При этом они рисковали подорвать собственный авторитет среди прихожан, от которых находились в экономической зависимости.
Некоторым крестьянам удавалось спасти миф об одержимости от испытующего взгляда священника. Когда в Ащепкове разразилась эпидемия одержимости, приходской священник сочувствовал и кликушам, и Сиклитинье – своей прихожанке, обвиненной в колдовстве и насаживании бесов. Он принял большинство компонентов мифа, за исключением предполагаемой причинно-следственной связи между одержимостью и колдовством. Предоставляя кликушам хлеб для причастия и молясь за них, он также пытался убедить их, что Сиклитинья не несет ответственности за их недуг. Содействуя кликушам, священник признал их одержимость, а сами одержимые и другие прихожане смогли обратить его заботу о предполагаемой ведьме в свою пользу и защитить миф об одержимости. Они решили, что священник является очередной жертвой Сиклитиньи: по их мнению, она, скорее всего, заручилась поддержкой священника, угостив его чаем с зельем, когда принимала в своем доме. Позже ходили разнообразные слухи о том, как порча повлияла на священника: то он якобы во время церковных служб забывал выходить с дарами, то он не мог поднять крест для благословения[278]. Мысль о том, что священник защищал предполагаемую ведьму потому, что он тоже был одержим, санкционировал дальнейшее жестокое обращение с Сиклитиньей.
В большинстве случаев священнослужители играли решающую роль в драме одержимости. В конце концов, именно священники или монахи совершали обряд изгнания бесов. Экзорцизмы куда ярче, чем святая вода, молитвы, заклинания, хомуты для лошадей и другие средства демонстрировали противостояние божественных сил дьявольским. Это были ужасающие битвы, не всегда заканчивающиеся изгнанием нечистых. В 1901 году священник Лев Матвеев стал свидетелем того, как Иоанн Кронштадтский чудесно исцелил бесноватую. В своих воспоминаниях об этом случае о. Лев Матвеев описывает не только сам экзорцизм и чудесное исцеление, но и личный опыт общения с одержимой. К моменту исцеления она была прихожанкой Матвеева восемь лет, в течение которых «она ни разу не могла сознательно поцеловать Святой крест или причаститься Св. Тайн». Когда к нему обратились родственники, чтобы он прочел заклинающие демонов молитвы, он согласился. Несмотря на семнадцатилетний опыт пастырства и опыт столкновений со многими примерами кликушества, экзорцизм о. Льва Матвеева провалился и оказал ужасающее влияние на одержимую:
Больная шипела по-змеиному, мяукала по-кошачьи, лаяла совершенно как собака и кричала криком различных птиц, свистала, нечеловечески кричала: «выйду». Ее живот вздувался при этом на три четверти аршина, образуя непостижимо острый угол, имеющий коническую форму. Засим больная катилась бревном по церковному полу, причем это верчение остановилось при преграде – амвоне. Особенно ужасны для присутствующих были два последних явления[279].
Эта демонстрация убедила священника в силе и упрямстве терзающих ее демонов, и он предложил страдающей женщине обратиться за помощью к Иоанну Кронштадтскому.