Одержимые. Женщины, ведьмы и демоны в царской России

Другие крестьяне непосредственно пережили одержимость бесами во время свадебных торжеств. Примером этого явления служат две эпидемии кликушества. Обе произошли во время свадеб в Молодинской волости Подольского уезда: одна – в феврале 1895 года, другая – почти три года спустя, в январе 1898 года. Крестьяне списывали эти случаи на злобу соседей, считавшихся ведьмами или колдунами. Первая эпидемия началась на третий день свадебных застолий, когда у новобрачной Дарьи Дмитриевой случился судорожный припадок, сопровождавшийся различными криками, во время которого она обвинила свою соседку Настасью Васильеву в том, что та ее «испортила». Второй жертвой эпидемии стал новоиспеченный супруг. В конце концов 15 человек (6 мужчин и 9 женщин) сочли себя околдованными Васильевой. Настасья Васильева, а ранее ее свекровь, пользовалась репутацией колдуньи. Настасью заподозрили, считая, что у нее была веская причина не любить новобрачную: ранее Настасья прочила Дарье в женихи своего сына. Когда прибывший врач указал, что Настасья Васильева не могла быть виновницей, поскольку у нее были такие же судороги, как и у одержимой, крестьяне отметили, что это лишь подтверждает то, что она была колдуньей: «Если бы с нею этого не сделалось, то не так было бы очевидно, что она знает средство портить людей». Изначально жители села хотели избить предполагаемую колдунью, но она перехитрила их, забравшись на печь и оттуда защищаясь кирпичами. Когда прибыл урядник, он избил Настасью[361].

Во второй эпидемии несколько лет спустя жертвами одержимости стали всего четыре человека (один мужчина и три женщины). Что примечательно в этой эпидемии, она затронула отца жениха, его сестру, невестку и жену его двоюродного брата, но не самих невесту или жениха. Как и участники предыдущей свадьбы, эти четверо посчитали себя жертвами злого глаза. Артемий, отец жениха, который ранее уже испытал приступ на свадьбе своего дяди, обвинил тещу своего старшего сына. А одержимые женщины указали на крестьянина по имени Степан. Двумя годами ранее одна из них уже обвиняла Степана в порче. Теперь же гости решили, что Степан мстит женщине и членам ее семьи. Когда по деревне распространилась весть о том, что Степан вызвал эпидемию кликушества, крестьяне направились к нему с целью заставить колдуна снять заклятие, наложенное на гостей. Однако Степан отказался, вооружился топором и забаррикадировался в избе. Разбив несколько окон, крестьяне сдались, но ушли, убежденные в том, что отказ Степана остановить эпидемию является доказательством его вины[362].

Представление о том, что ведьмы или колдуны мстят за прошлые обиды, причиненные им или их родственникам, было обычным явлением в делах по обвинению в колдовстве с 1861 по 1917 год. В эпизоде 1895 года на молодинской свадьбе гости опасались, что Настасья Васильева хочет наказать их за то, что ранее невеста отвергла ее, Настасьи, сына. В эпизоде 1898 года они были уверены, что Степан мстит за предыдущее обвинение в колдовстве. Прерванные любовные связи могли также привести к тому, что мать отвергнутого любовника обвиняли в колдовстве. Например, осенью 1883 года молодой человек из небольшого украинского торгового городка Браилова в Подольской губернии напал на 70-летнюю мать своего бывшего друга, проходившую мимо дома его семьи. Подозревая, что женщина может мстить ему за отказ жениться на ее дочери, с которой у него были сексуальные отношения, он повернул все против нее. Толкнув женщину к забору, он начал кричать, что поймал ведьму. Когда на крик прибежали родственники, он заявил, что женщина точно ведьма, потому что у нее распущены волосы, и он поймал ее выливающей зелье на землю якобы для того, чтобы он снова полюбил ее дочь. Насмешки и издевательства родственников над несчастной, в свою очередь, привлекли внимание соседей, которые подоспели, чтобы избить предполагаемую ведьму до потери чувств[363]. Тот факт, что старуха жила со своим сыном и дочерью на окраине города, на улице, ведущей к железнодорожной станции, дает основание предположить, что она была бедной и, таким образом, классической жертвой для обвинения в колдовстве, как это часто происходило во время европейской охоты на ведьм в XVII веке. Конечно, легко представить, как пожилая женщина проклинает молодого человека и угрожает ему за то, что тот испортил репутацию ее дочери, поскольку слова были ее единственным оружием. Рост бедности и неравенства между неимущими и их более зажиточными соседями в российской и украинской деревне конца XIX века стали залогом того, что наиболее уязвимых членов общин, нередко живших за счет благотворительности, иногда обвиняли в колдовстве или ведовстве.