Одержимые. Женщины, ведьмы и демоны в царской России

Глава 3. Литературные и этнографические образы

Интерес русской интеллигенции XIX века и последующие исследования русского крестьянства оказали глубокое влияние на способы, которыми образованные русские боролись со своей национальной идентичностью. Эти же исследования сформировали и растущую культурную пропасть между интеллигенцией и крестьянством. Известные дебаты славянофилов и западников 1830–1840‐х годов значительно повлияли на идеи XIX и начала XX века, поскольку писатели, этнографы, юристы, врачи, правительственные чиновники и революционные деятели неоднократно переоценивали историю России, позицию России на мировой арене и ее будущее во внутренней и внешней политике. Критический анализ государственных, экономических и духовных институтов России порождал важные споры по поводу того, на каком пути оказалась Российская империя, а также по поводу последствий вестернизации и секуляризации, начатых Петровскими реформами. Вера в исключительность России столкнулась с убежденностью в том, что Россия должна еще больше приблизиться к достижениям западноевропейской цивилизации. И в какую бы сторону ни склонялась мысль российской интеллигенции, приходилось учитывать миллионы крестьян, до 1861 года не обладавших личной свободой и куда меньше подверженных влиянию западного мира.

Под влиянием немецкого романтизма и центральной роли, которую немецкие философы отводили народу в определении нации, русские литераторы и интеллектуалы в начале XIX века начали знакомиться с миром русского крестьянства. То, что начиналось как домашние исследования в комфортабельных креслах, к 1840‐м годам превратилось в вылазки в деревни для сбора народных стихов, сказок, обычаев и верований. Интерес к повседневной жизни крестьян привел к появлению большого количества художественной и научно-популярной литературы, порой идеализировавшей крестьянство как вместилище истинной русскости и ключ к уникальности России. В иных случаях подобные тексты просто заимствовали элементы крестьянской культуры, чтобы передать ощущение инаковости, экзотичности. Иногда же в периодической прессе появлялся призрак отсталой «темной» массы, в своем невежестве и пьяном оцепенении действующей как основной тормоз на пути России к превращению в современную западную нацию. В этом контексте и следует рассматривать интерес русских литераторов и этнографов к таким явлениям, как кликушество, колдовство и вера в сверхъестественное.

Публикуемые в основном в крупных журналах, посвященных различным политическим репрезентациям, художественные и этнографические образы русских крестьян XIX века не только сосуществовали, но и взаимно влияли друг на друга. Действительно, этнография, казалось, не знала границ, поскольку этнографы-любители становились писателями-беллетристами, а литераторы обращались к этнографии, чтобы добавить реалистичности своим произведениям, а иногда и для того, чтобы поднять важные социальные вопросы. При этом другие представители русской интеллигенции, по крайней мере в пореформенный период, использовали этнографию, чтобы подкрепить свои образы крестьянства, которое при этом оставалось для них загадкой. Отмена эксплуататорской экономической системы не стала той панацеей, на которую надеялись интеллектуалы, отчасти потому, что эмансипация не зашла достаточно далеко, чтобы сделать крестьян свободными. Но интеллигенция столкнулась с другим результатом эмансипации: крестьяне по-прежнему оставались малоизученными и непонятными. Раскол между интеллигенцией и крестьянством никуда не делся. Для исцеления российского общества было абсолютно необходимо дальнейшее этнографическое изучение крестьян.

Довольно жесткое разделение профессий, привычное для XX века, не было характерно для образованной России XIX века – да и для Западной Европы, если уж на то пошло. Даже когда профессионализация и специализация в Российской империи рубежа веков окончательно укоренились, смешение жанров продолжалось. Так, великий драматург и прозаик Антон Чехов был врачом по образованию. Он не только не отделял медицинскую, научную сторону личности от литературного творчества, но и, будучи позитивистом, приверженцем необходимости систематического сбора эмпирических данных, писал важные научно-популярные статьи. Его путевые заметки о каторжных поселениях на Сахалине (написанные в 1893–1894 годах), представляющие собой весьма заметное собрание статистических данных, подробный отчет о повседневной жизни и индивидуальном опыте, а также сборник исторических и географических размышлений, являются памятником той ответственности, которую, по мнению русских писателей, они несли перед обществом. Поднимая болезненные вопросы, голоса литераторов звучали как предупреждение о том, что зарождающееся гражданское общество презирает тираническое правительство.