Одесса — Париж — Москва. Воспоминания художника

Сегодня большой праздник. Получил огромный и прекрасный паек в ПУРе. Халва, сливы, абрикосы, махорка, мед, масло и спички. Я и Полина не знаем, сколько и как есть. Мы все пробовали и пробовали. Полина уверяет, что зимой это все вкуснее и что мы будем скоро голодать, а потому лучше все это спрятать.

Но ее ротик полон при этом халвы.

Я себя чувствую Ротшильдом, и долго буду я народу тем любезен, что паек мой…

Москва — Ташкент — Самарканд, 1921 год

16 января

Сегодня выступала Полинка. Первый дебют. Самостоятельная балерина. Немецкий клуб для детей. Бисировали. Говорят, что неплохо. Меня не пустила.

Был Яша. Привез много вкусных вещей. Повидло. А главное, сало! Какое сало!

Жаль, что уезжает скоро.

Собираемся в Ташкент. Надоела зима. Печка, копоть, рубка дров в коридоре, жалобы врача, живущего под нами. Вода, которую приходится таскать из погребов соседнего дома. И мы оба — грязные, замызганные. Говорят, что там уже весна. Это прекрасная пора. Надышаться? А то здесь шесть месяцев зимы. Шесть месяцев снега и морозов. Пишу холст для продажи в Ташкенте и пеку лепешки. Зарабатываю все еще в РОСТА. Гнусное учреждение.

Сейчас 12 часов ночи. Часы наши разбились. Полина спит, прислонив лицо к ковру.

Ах, Ташкент, Ташкент!

11 марта

В Москве оттепель. На улице позванивают ручейки. Появились также освободившиеся от снега крыши и яркие одежды. Голод сейчас азиатский. Хлеб 3300 р. фунт. Никак не могу выкупить своего пиджака. Наш обед — лепешки и кофе. Читал брошюры «Евреи в искусстве», «Личность и общество». Вторая сильнее и умнее. Сегодня блины у матери Полины. Я все еще пишу 2 вещи для Ташкента.

14 марта

Опять перебираемся. Комната Деви. Все лепешки и кофе. Полина с ума сходит.

9 апреля

Наконец мы в вагоне № 19. Нас шесть человек. Виктор также с дамой и довольно плотной а ля водокачка. Устали, изнервничались: похудели и пожелтели. Но сознание будущей сплошной жратвы укрепляет силы.

Поставили печку, будем жарить. Есть два кресла, брезенты, кровать и продукты.

Через несколько часов мы оставили голодную для нас Москву.

12 апреля

Стоим повсюду. Пьем, едим. Полина загорела, а я жирею.

18 апреля

Аральское море.

Жесткое, белесоватое и аскетичное море. Продают рыбу в огромном количестве. Мы купили живых карпов и пустили их в воду.

Инцидент с собачкой. Я поругался с Виктором и Полиной.

Слезы, нервы, мольбы, компресс, тихие ласки и грусть.

21 апр.

Грузим вещи. Переход семитов и антисемитов через буйный арык. Бронзовая композиция пассажиров. Бухарская миссия.

22 апреля. Ташкент

Приехали ночью и пропустили необычайный пейзаж по дороге. Вокзал самый заурядный. Единственное, что бросается в глаза — надписи на мусульманском языке. Те же красноармейцы, те же измученные северно-русские крестьяне и только несколько носильщиков с бронзовыми лицами и гортанным, крикливым языком. Мои попутчики изрядно мне надоели, особенно их тупое животное себялюбие. И мелочность.

Ночь яркая. Приветливые звезды.

23 апреля, утро

Вокзал выкрашен в яркую белую краску, резко выделяющуюся на фоне сгущено синего неба и насыщенной весенней зелени. Чувствуется, что были сильные дожди. Плакаты отчаянные. Но зато за товарной станцией — какие изумительные горы! Снежные вершины и туман василькового цвет а Будто от гор струится прохлада.

Носильщик, пирожки по 15 р. Много перцу и рису.

В уборной опять надписи о жидах!

Трамвайные вагоны своим цветом вызывают ощущение мороженого. Кремового и клубничного. Характерно для Востока.

Город производит впечатление самой обыкновенной губернской столицы. Грязь, мостики, мусор на улицах и однообразные домики дикой архитектуры. Утешают неожиданные «чайханы» и верблюды с чудесными лицами киргизов. Пахнут травой и шерстью.

Облака — как верхушки гор.

Красивые, вкусные яблоки.

Перевезли вещи в общежитие художников, которое производит удручающее впечатление.

Чай пили в чайхане.

Верблюды и арбы с арбекешами вносят большой ритм в пейзаж.

24 апреля

Живем в общежитии. Чудесный дворик с прохладными верандами и густыми кустами сухой и пряной сирени. Спим в канцелярии на большом столе, в котором хранятся все училищные бумаги.

Ходили к т. Нетчику, заведующему отделом музеев. Учреждение (впрочем, это, кажется, относится ко всему) гнусное, провинциальное. Типы исключительные. И притом чванливые и самолюбивые.

Успел уже поругаться с делопроизводителем, отнесшимся к нашей группе, как к нищим просителям. Архив — пыль и куча бумаг.

Музеи напоминают лавку больного американца или князя, как здесь утверждают.

Разглядывали зверинец. Лев, львица, кошка, два медведя и павлин. Все в маленьких клетках и растрепаны.

В улицы много вносят покоя высокие стройные деревья — тополя. Иногда они чуть наклонены в сторону и напоминают группу молящихся.

Дома окрашены большей частью в белый цвет. Земля тенистая с белесоватыми оттенками. Азии пока не видно. Говорят, что она в старом городе. Ладно.

Базар пахнет лютой провинцией, вот только столики со сладостями и корзины с урюком.

«Дух ислама еще не воспринят нами, но его испарения инстинктивно ощущаются». Так мы определили наше положение.