Одесса — Париж — Москва. Воспоминания художника

Тяжело видеть женщин здесь в присущей им мертвенности и грязной тишине.

25 апреля. Старый город

Да здесь действительно дышит Азия! Необычайно завитые свежей зеленью переулочки, громоздящиеся, как и сами дома, друг над другом, неожиданное журчанье мутных арыков, печальные минареты с грустными голосами зовущих к молитве, ослики, прижатые к земле своими молчаливыми седоками.

Порой, кажется, воскресает Джотто. А то и сама Библия.

Точильщик, точащий ножи примитивнейшим способом: товарищ его киргиз ремнем вертит точильный камень, а сам точильщик, старик с козлиной бородой и бронзовым лицом, точит маленькие сартские ножики, украшенные резьбой и пестрыми красками. Оба сидят по-мусульмански. Хлеба-лепешки пекутся в круглой печи, так что тесто, смоченное водой, прилипает к стенке печей и печется. Мне особенно понравилось, как ловко и славно пекарь их прилеплял и сдирал с глиняной печки.

Морковь они режут тонкими ломтиками и кладут в плов. Национальное кушанье. Вкусное. В нем есть старина, здоровая и простая. Чувствую роман с «пловом».

Старый базар. Крытый рынок. Грязь.

Ослики, верблюды, напоминающие лордов своей величавой поступью и кроликов своей беззащитностью.

Сартянки в чадрах: робкие, загадочные, с расслабленной от гаремной жизни походкой. Они продают вышитые ими тюбетейки, носящие в своей форме и цвете следы тайной робости и замкнутости.

Лавочники в ярких чалмах, похожие на рембрандтовских библейских героев. Ах, если бы еще жил Рембрандт! С каким наслаждением он бы появился здесь.

В некоторых старых лицах чувствуется большая своеобразная культура, тянущаяся какой-то неизъяснимой линией через их лики. Глаза, полные тихого ума, нос и губы, знающие горячие молитвы. Борода, привыкшая к ласкам сухой, спокойной руки!

В некоторых лавчонках продавцы сидят, как Будды перед которыми несколько кусков пестрой халвы или зеленого табаку.

Познакомился с двумя сартами. Благородное чувство гостеприимства.

1 мая

Солнечный, яркий день. Площадь.

Цветник ярких халатов, тюбетеек. Обернувшись, вижу горы, покрытые голубым снегом. Удивителен детский оркестр из флейт, похожих на крик чаек, и барабанов, кашель которых очень возбуждает.

Прошло поразительно много сартов — различных Союзов. Женщины в чадрах, киргизы с медными лицами на нервных лошадках с необычно приветливыми головами. Верблюды, духовые оркестры, праздничные халаты, восторженные звуки, похожие на крики зверинца, пестрые лица и кобальтовое небо.

3 июня

Открыли выставку. Я и Лопухин измучились. Грузил, вешал, писал статьи, клеил и, после всего, приветствовал. Виктор после пожара отдыхает в лоне своего гарема. Вид его удручающе действует. Курьезно, как его две наложницы кормят, поят и одевают и смотрят за его туалетом, а он, изнемогающий, но полный величия, с должным достоинством принимает все это.

Заработки слабы. Да и сам Виктор мешает. Ни ему, ни нам, значит.

Лунные, прекрасные ночи полны сказочного серебра и радости.

Полина поправилась, я пожирел.

7 июня

Полина выступала в Шейхентауре. На земле, покрытой коврами. После борьбы и «гимнастеров», как их называют здесь. Гимнасты самой последней марки. Я гримировал ее и ее партнера — некоего Галли. Масса волнений, шума, давка, яркие керосиновые лампы и Полина в пачке, чуть подстегиваемая рюмкой спирта, которой я ее угостил. Аккомпаниатор лепетал где-то за сценой хрупкий «па де классик».

Танец прошел довольно ретиво, хотя публика не очень щедро аплодировала. Полина ушла с разбитым сердцем. Дома даже поплакала и чуть не решила бросить балет. Глупо и смешно.

И все оттого, что мусульман решила угостить классицизмом вместо «лезгинки» или «казачка».

9 июня

Опять концерт, но уже по другой программе. Полина не классицирует, а угощает сартов знойными «па» татарских и испанских танцев. А главное, шестым номером было выступление известного моменталиста-художника (так меня назвал пианист). Я подвел Виктора и Лопухина довольно, кажется, здорово. Конферансье вместо моей фамилии назвал их фамилии. Получилась двойная, звонкая фамилия. Я рисовал сцены из жизни нашего ненаглядного и изумительного кролика Пина.

Детям очень понравилось это. Пили после всего чай. Я преподнес Полине букет цветов «за храбрость и экзотику».

Шейхентаур напоминает ярмарку, дикую, пеструю. Каша звуков и красок.

15 июня

Пишу мечеть. Четыре раза переписывал ее. Все думаю о валерах. Они меня преследуют. Я начинаю, как бы только теперь, понимать живопись. Конструировать легче, чем достигнуть валеров. Хочу написать 10 вещей и все валерных. Нарисовал уже 15 рисунков.

27 июня

Необычайно молятся. Среднее между пляской эпилептиков и пляской пьяных неврастеников. Во дворе, на ковре. Кругом пьют чай и едят плов из огромных блюд пальцами. На крыше мечети женщины в чадрах с ревущими грудными детьми. Вот заунывно с плачем запел мулла. Хоровод остановился. Разделился на пары, которые с плачем и воем стали обниматься. Я вижу лицо одного старца, склоненное на плечо экзальтированного юноши, глаза которого, как угли горячие.