Один Христос. Два христианства

Все начинается уже с толкования слова «логос» в прологе Евангелия от Иоанна. Наши западные богословы заключили из него, что Сын – это мысль Отца. В то время как богословы Востока увидели в логосе явление Отца вовне (в богословской терминологии, «logos endiathètos» и «logos prophorikos».) «Логос» ап. Иоанна не имеет с мыслью, с абстракцией ничего общего. В своем первом Послании он говорит следующее (мои комментарии, как всегда, в скобках): «О том, что было от начала (апостол отсылает нас к прологу своего Евангелия: „В начале было Слово“), что мы слышали, что видели своими очами, что рассматривали и что осязали руки наши о Слове жизни…»

Логос, о котором говорит здесь апостол, не является пустой абстракцией – это сам Христос. Впоследствии Запад выстроит Троичное богословие, представляющее собой чисто понятийную конструкцию, которая никому как таковая не интересна. Вершиной ее является учение о Святом Духе как отношении любви между Отцом и Сыном, то есть, фактически, о ложном третьем Лице. В результате Троица стала для западных христиан – кроме мистиков, разумеется – пустым звуком, тогда как для восточных христиан она является поистине источником жизни.

Таким образом, вся духовная жизнь оказалась на Западе сведена к интеллектуальной деятельности. Чего стоит одно представление о блаженстве в вечной жизни как о вечном созерцании божественной сущности! Хуже всего то, что этой пресловутой сущности, к счастью, просто не существует! Бог не является отвлеченным понятием. О божественном бытии нам известно лишь то, что говорится о нем в Первом послании апостола Иоанна: «Бог есть свет» и «Бог есть любовь».[206] Именно это мы слышим о Нем и от тех, кто прошел через опыт клинической смерти.

Христианам Востока и в голову не приходит сводить вечное блаженство к интеллектуальному созерцанию абстракции (которой, конечно, не существует). Простите мне это длинное отступление, но все между собой тесно связано, и это необходимо почувствовать. В западном богословии есть логическая последовательность. Отклонение от истины в одном пункте влечет за собой заблуждение во всех остальных.

Посмотрим теперь, как представляют себе вечную жизнь христиане Востока. Св. Григорий Нисский, современник Блаж. Августина, но живший в среде, чей культурный уровень был значительно выше, и отмеченный влиянием Оригена, прекрасно понял, что разумом Бога невозможно постичь. И дело не в слабости нашего разума, ибо и ангелам Бог остается непостижим. Св. Григорий повторяет это множество раз, сближаясь зачастую со Св. Иоанном Креста. Вот несколько примеров:

«Если ты принимаешь меня и позволяешь мне обитать в тебе, наградой тебе будет роса, покрывающая мою голову и ночная влага, омочившие мои кудри… Пребывающий в невидимых святилищах не может принять на себя дождь или ливень знания, но пусть он будет доволен, если истина увлажнит его дух мыслями темными и неясными».[207]

«Истинное знание ищущего состоит в понимании, что видение состоит в невидении, потому что Он превосходит всякое понимание, будучи отделен от всего своей непостижимостью как некою тьмой. Вот почему Таинник (Евангелист) Иоанн, проникший в эту ослепительную тьму, говорит, что «Бога никто никогда не видел», утверждая посредством этого отрицания, что постижение божественного естества недоступно не только человеку, но и любой разумной природе».[208]

Чтобы ограничиться лишь несколькими примерами, приведу еще один отрывок из толкования на Песнь Песен. Речь идет о душе, странствующей в ангельском мире в поисках своего Возлюбленного:

«Душа поднимается вновь и обегает умом все мысленные и пре-мирные области <…> Обежав в своих поисках весь ангельский мир и не найдя среди встреченных ею благ того, кого она ищет, душа говорит себе: быть может, по крайней мере они способны обрести того, кого я люблю? Но они молчат и молчанием своим дают ей понять, что тот, кого она ищет, недоступен и им. Тогда, обежав умом весь премирный град, и не найдя среди разумных и бестелесных существ того, кто желанен ей, она оставляет все найденное и узнает того, кого она ищет, лишь по тому единственному, что она не может постичь, что он есть».[209]

Я не могу устоять перед желанием сопоставить этот отрывок со знаменитыми Беседами с Ангелом, о которых я вкратце вам уже говорил: три женщины, две иудейки и одна католичка, все трое не слишком глубоко верующие, регулярно встречаются, обсуждая драму, которую переживает Европа, и размышляя о смысле жизни. И вот однажды одна из них, Гитта, католичка, входит в общение со своим ангелом, отвечающим ей голосом ее подруги, еврейки. В отрывке, который я приведу, Гитта переспрашивает ангела, пытаясь от него больше узнать. То, что Гитта при этом чувствует, описывается курсивом в скобках. Итак, она обращается к своему ангелу, говоря:

«Ты сказал: „Нас много“. Кого ты имеешь в виду?