Один Христос. Два христианства

– Хор. (За этим словом мною чувствуется непостижимое единство, содержащее множество в совершенном согласии. Поднимая руку и тихим голосом: )

Мы воспеваем…ЕГО СЛАВУ.

(Впервые в жизни я ощущаю, что такое настоящее поклонение, и тихо спрашиваю:)

– ЕГО ты видишь всегда?

(Он останавливает меня жестом, словно давая понять, что я спрашиваю о чем-то запретном:)

– Ты не знаешь, о чем ты спрашиваешь.

(Очень долгое молчание.)

– Спроси о чем-нибудь другом!»[210]

Но хотя Бог как Он есть для нас недоступен и ускользает от нас всякий раз, когда мы пытаемся Его постичь, Он, напротив, дарует Себя нам, а точнее, овладевает нами, как только решает, что пришло наше время. Именно это подразумевает § 2548 Катехизиса, приводя цитату из Св. Григория Нисского, где тот комментирует шестую заповедь блаженства: «Обетование видения Божия превосходит всякое блаженство. В Писании, видеть – значит обладать. Тот, кто видит Бога, получил все блага, какие только можно себе представить». И далее, уточняя свою мысль, Св. Григорий говорит так: «Здоровье благо для тела. Но счастье состоит не в знании о том, что такое здоровье, а в том, чтобы жить в добром здравии… точно так же, Господь пожелал сделать блаженным не того, кто что-то знает о Боге, но того, кто имеет Бога в себе. „Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят“. Я не думаю, что Бог – это предмет созерцания для того, кто очистил око своей души. Этими благородными словами Он, скорее, хочет сказать то же, что в других местах высказано Им яснее: что царство Божие находится внутри нас. Эти слова преподают нам ту истину, что очистивший себя от всего тварного и от всех страстей созерцает образ божественной природы в своей собственной красоте…»

Тысяча двести лет спустя Св. Иоанн Креста вложил в уста Возлюбленной из Песни Песен следующие слова: «Насладимся друг другом, о мой Возлюбленный, и узрим друг друга в твоей красоте… в ней я стану тобой, и в ней ты станешь мной, потому что сама красота твоя станет моей…»[211]

«Душа отныне едина с Ним (Богом) и есть как бы Бог по причастию».[212]

Речь, как мы видим, идет не о внешнем созерцании Бога как некоего зрелища. Св. Григорий прямо говорит об этом. Красота Бога становится нашей собственной, ибо мы сами становимся как бы «Богами по причастию».

Согласно Св. Григорию, мы обладаем Богом, или Он обладает нами, что, по сути, одно и то же. «То, что дается человеку, в каждый момент больше того, что ему дано было раньше, и то, что он обретает, в себе самом беспредельно. Вершина того, что было обретено, является для совершающих восхождение сам поиск вышележащих благ. Восходящий не останавливается никогда, идя от начала к началу, и так без конца».[213]

Западные богословы настолько страшатся веры в обожение человека, что идут порой на откровенную подтасовку фактов. Так поступила, например, группа католических богословов в отношении Максима Исповедника. Это случай скандальный и совершенно бесспорный. В тот момент, когда томизм начал приходить в упадок и стал заметен интерес к православной иконе и литургии, вокруг доминиканца о. Иринея Долме возник небольшой круг католических богословов, куда входили о. Алан Риу, Хуан Мигель Гарригес, Ле Гийу, и даже даже Кристоф фон Шёнборн, ныне архиепископ Вены. Они поставили себе целью доказать, что еще византийские богословы начали развивать мысли, которые нашли впоследствии свое завершение и расцвет в учении Св. Фомы. Им хотелось тем самым реанимировать традиционный томизм и найти возражение тем, кто начал искать в византийском богословии альтернативу западному. Ради достижения этой цели о. Гарригес беззастенчиво и систематически опускает из текста Максима все те слова, которые его собственному замыслу не соответствуют. Мы имеем здесь дело не с невежеством или небрежностью – это сознательная работа, призванная приписать Св. Максиму точку зрения, прямо противоположную тому, что им в действительности было сказано. Я ограничусь здесь лишь одним примером, единственной фразой, которой достаточно, однако, чтобы уличить нашего автора в обмане. Он и его единомышленники готовы признать, что идея «обожения» человека в вечной жизни у Максима присутствует. Тексты Максима, посвященные обожению, столь многочисленны, что отрицать это не имеет смысла. Но обожение это, доказывают они, затрагивает лишь личность человека, его поведение, его способ бытия, оставляя неизменной его человеческую природу. С философской точки зрения эта концепция весьма подозрительна и уязвима. Но нас интересует другое – нас интересует, насколько она действительно отвечает мысли Св. Максима. Посмотрим для начала текст Максима в том виде, в котором его цитирует о. Гарригес в подтверждение своей позиции: