Одинокий пастух

Пришла сестра проводить «курс молодого бойца», как она выразилась, а перед тем всадила мне в руку укол, и когда я спросила, какой, ответила: «Не твое дело». Но укол подействовал, в скором времени я оживилась. Все вместе мы меняли простыни, поворачивали, приподнимали, обтирали, сначала Митьку, потом брата Эльвиры, потом бесхозного мужика. Митька был не тяжелее птичьего пера, хотя одна я бы с обработкой вряд ли справилась. Все лежали без порток, в моче, невзирая на резиновые судна и пеленки. Воздух в палате был несвежий, хотя мы проветривали. Когда откинули одеяло старика, в нос ударила такая тяжелая вонища, что я чуть в обморок не грохнулась. Но я еще не видела его спину и задницу в кровавых ранах! Сколько-то времени я пребывала в ступоре, но сестра меня окликнула, я стиснула зубы и стала ей помогать.

В общем, кое-как справились. Сестра меня похвалила.

Опять устроили проветривание, но запах гнилого мяса, пота, испражнений, который мы упрятали под одеяло, остался в носу.

– Ну что, не слабо? – поинтересовалась Эльвира. – Это в первый раз страшно, а потом ничего, привыкнешь. Ты еще клизму не делала, это вообще кайф.

Она сложила свою пушистую шерсть в сумку и сказала – адью, правда, перед этим успела наговорить много ужасного о том, что «долго это не продлится», лишних ИВЛов нет, а поэтому полежат пациенты с неделю, а потом их отключают, а иногда и раньше, если прибудет кто-то новый.

Эльвира ходила курить на лестницу и там общалась с посетителями и санитарками из других отделений, от них, как сорока, несла на хвосте всякую белибердень. Она слышала, что отключают еще и для того, чтобы забрать органы, пока не наступила смерть мозга. Первым у нас отключат Бесхозного, потому что давно лежит, и никто к нему не ходит. «Ты думаешь, это невозможно?» – спросила она. Я сказала, что категорически этому не верю, и заплакала от полной беспомощности и тоски, оттого, что Сандры рядом нет. Никого у меня не осталось, не с кем поговорить. Барокамера какая-то! Сандра считала: когда закрывается одна дверь, всегда открывается другая. С чего это вдруг? Не вижу логики. Понятно, что, лишившись старого, человек ищет новое, но мне искать нечего, у меня тупик.

В каком-то смысле после ухода Эльвиры стало легче, потому что я прильнула к Митькиной подушке возле его уха и стала говорить с ним вслух. Считается, что подсознательно люди в коме все слышат, то есть принимают информацию, и важно их поддерживать и ободрять. Я убеждала Митьку, что мы должны бороться, мы обязаны выжить, а Сандра все равно с нами. Мы все вместе за него боремся, мы – здесь, она – там…

И опять меня мучили дурные мысли, что произошедшее не случайно, это наказание: я недостаточно любила ребенка и сожалела, что не сделала аборт и загубила свою жизнь. И я стала истово просить у Митьки прощение, словно опять попала под гипноз Никонова. Я была эгоисткой, говорила я себе. Я не оставила Митьку в Москве, а если бы оставила, ничего не случилось бы. И если мысли действительно хоть немного материальны, то я угнетала своего ребенка, наносила ему вред и до и после рождения. И вообще все это не просто наказание, это испытание, если я изменю свою жизнь, если приму обет, может, судьба оставит мне моего несчастного сына.

Казалось, голова скоро лопнет от напряжения, а как освободить ее от мыслей, я не знала. Освобождение пришло в виде сестры.

– Уже смылась! – констатировала она, едва зайдя в палату, и обозвала Эльвиру нехорошим словом. Предложила мне сходить пообедать, но у меня не было сил не только искать кафе, но и жевать. – Ничего, чем моложе организм, тем лучше он справляется, – сказала сестра.

– Когда вы отключаете дыхательный аппарат?

– Когда больной начинает дышать сам. Или, уж извини, когда помрет.

– Разве не бывает ошибок? Аппарат отключили, а мозг еще не умер?

– Глупости ты говоришь. Я тебе показала, где пульс, где давление смотреть, вот и смотри, занимайся делом. И молись, может, бог тебя пожалеет.

Следующий раз она заглянула совсем скоро.

– Муж твой пришел.

Меня прямо вынесло из аппендикса в большой коридор. Я не имела права радоваться, что он отказался от экспедиции, о которой мечтал всю жизнь, права не имела, но радовалась, и сделать ничего с собой не могла. Но коридор был пуст.

– Где же он? – спросила я у сестры и поняла, что очень громко спросила, просто закричала.

– Так вот же, – сказала сестра.

Возле окна стоял Гера.

– Собирайся, я принимаю дежурство, а ты дуй домой и отдыхай, – сказал он. – Завтра с утра опять поедешь. А я тебя сменю после обеда.

Меня разобрал нервный смех: конечно, Фил не мог прилететь сюда из Франции с такой скоростью. Или мог? Но не прилетел бы, не отказался от своей долгожданной экспедиции.