Одинокий пастух

Гера в больнице тоже читал Митьке книжки и разговаривал с ним. Я спросила – о чем?

– О том, что он поправится, – сказал Гера, – и мы будем гулять, кататься на лыжах и пойдем в зоопарк, а следующим летом поедем на дачу…

– На какую дачу?

– Найдем дачу, снимем.

Почему такие мысли не приходили в голову Филу?

– Мне кажется, если бы к Митьке привести Басю, он бы вернулся из своего небытия.

– Честное слово, я бы это сделал, если бы Бася была той-терьером, – сказал Гера.

На девятый день, когда я пришла в больницу, сестра сказала: «Беги быстрее, сынок пришел в сознание!» Побежать не смогла, ноги не слушались. В палате поняла, что аппарат отключен. Митька лежал с закрытыми глазами, и в первую минуту мне показалось, он не дышит. Я почти свалилась на стул рядом с койкой, а еще через какое-то время взяла себя в руки и нащупала у него ниточку пульса.

Сестра сообщила, что аппарат отключили ночью. Наш врач был дежурным и до утра следил за Митькой. Теперь он дышит самостоятельно, пульс стабильный, давление держит сам, температура тридцать восемь.

Я жадно смотрела на Митьку, как давно я не видела его из-за трубок и пластырей, которые закрывали лицо. Я ждала, когда же он откроет глаза. Лицо его, обычно напряженное, почти деревянное, расслабилось, расправилось, обмякло, и он снова стал похож на ангела, как в раннем детстве. Это сходство меня радовало и пугало.

Глаза Митька открыл, а точнее приоткрыл, не скоро, и тут же закрыл, никак ни на что не реагировал, и я не могла понять, слышит ли он меня, понимает ли что-нибудь? Потом он еще раз открыл глаза, но взгляд был пустой, как у инопланетянина. Еще он шевелил рукой, хотя точнее было бы сказать, что рука подергивалась.

– Что же это? – спросила я потерянно, но сестра утешила:

– А ты хочешь, как в кино: очнулся от комы, глазки открыл, ножки с кровати спустил и побежал? Нет, дорогая, в жизни все иначе.

* * *

Оказалось, Митька не только не мог ходить, он и сидеть не мог. Тело не слушалось. Здоровая рука была скрючена, сломанная – не сгибалась. Он не говорил, а мычал. Первые дни не мог жевать и глотать. Поначалу я испугалась, что таким он и останется, но небольшие изменения все-таки происходили. Я возила Митьку в коляске на томографию, рентген, физиотерапию, приходили массажистка и врач по физкультуре, и я училась, что и как делать в их отсутствие. После реанимации нас перевели в обычную палату, где лежали взрослые мужики, а потом – в бокс, поскольку выносить постоянное мое присутствие и систематический кошачий концерт, который устраивал Митька, больные не могли. Любое прикосновение вызывало у него боль, и он кричал, массаж и физкультура сопровождались натуральным воем. Когда его оставляли в покое, мучительная реакция на процедуры сменялась апатией, а на лице, помимо безразличия, словно бы недоумение мелькало, как будто Митька не знал, кто он и откуда, как сюда попал и кто мы с Герой такие. И снова я боялась, что он таким и останется.

Заговорил Митька перед выпиской из больницы. И первое, что беззвучно прошелестели его губы, было: «Мама…» Конечно, я могла ошибаться, но что еще он мог сказать, глядя на меня более-менее осмысленно? Я верила и не верила, поскольку он меня не только мамой, он меня вообще никогда никак не называл.

Когда Митьку выписали, и мы оказались наконец дома, в нашей жизни начался новый этап. Сил прибавилось, потому что не нужно было каждый день ездить в больницу, а главное, надежд, положительная динамика, как говорится, в Митькином состоянии явно была. И помощи прибавилось. Мама приехала из Крыма.

Осень была теплая и такая празднично-яркая, словно радовалась, что мы живы и можем на всю эту красоту любоваться. К нам ходил врач, массаж и зарядку мы делали дома, а в хорошую погоду гуляли в парке. Поскольку Митька был еще очень слаб и еле держался на ногах, доходили до ближайшей скамейки, причем часть пути Гера тащил Митьку на руках. Однажды мы с Герой дружно запели, не помню что именно и кто первый начал, но мы отметили, что пели в первый раз после ужасного дня аварии.

Я была у Флоры. Обнялись, заплакали. Она предложила отвести меня на могилу Сандры, но я не захотела. Не сейчас. Пока я не видела ее могилы, мне казалось, что она там, в Озерках, на своей веранде, среди красок и кистей, картин и гипсовых фигур. Флора была на суде. Для водителя, с которым лоб в лоб столкнулась Сандра, все закончилось благополучно. Сразу после катастрофы свидетели говорили, что он выехал на встречку, а на суде взяли свои слова обратно. Еще Флора сказала, что после Нового года переезжает в большое помещение на проспекте и, если я захочу, возьмет меня на постоянную работу.

Дома