Одиссей Полихроніадесъ

Тогда еще больше сталъ расти и богатть Петраки, сынъ земледльца Стояна. Взглянулъ бы теперь на него! Широкій, румяный, здоровый эффенди; одтъ щегольски; красивый эффенди, борода черная съ просдью неболышою, походка важная, рчь серьезная, въ Парижъ здилъ, по-французски немного сталъ говорить; паши его боятся, вс консулы визитъ первые ему длаютъ, коляска у него внская, лошади — львы свирпые. «Желудокъ, — говоритъ онъ, — у меня теперь разстроенъ и печенью, къ несчастью, страдаю; поэтому я не въ силахъ посты содержать, какъ бы того требовали приличія для примра простому народу, ибо необразованнымъ людямъ религія есть единственная узда для страстей. Сожалю крайне о таковомъ моемъ преждевременномъ разстройств, но что длать! самъ докторъ Вельпо въ Париж не совтовалъ мн поститься. Прекрасный городъ Парижъ, и докторъ Вельпо благороднйшій человкъ. Европеецъ человкъ, вполн европеецъ!»

Поститься уже теперь не въ силахъ Петраки-бей. Зато нтъ еврейки молодой и бдной, нтъ служанки, болгарки сельской, хохлушки или молдаванки, которую бы онъ не обольстилъ за деньги и не бросилъ бы посл. Что могутъ слезы сироты противъ Петраки-бея, когда сами паши боятся иногда его интригъ и тхъ взятокъ, которыя онъ всегда въ силахъ въ Константинопол дать?

Въ 67-мъ году прошелъ слухъ, что Петраки-бея хотятъ княземъ независимой Болгаріи сдлать. Но и тутъ онъ усплъ оправдаться предъ турками. У такого-то человка отецъ мой имлъ несчастіе занять тысячу лиръ золотыхъ!

Хахамопуло между тмъ захотлъ отдлаться отъ отца моего, и стали они сводить счеты. Отцу тогда было не подъ силу заплатить Петраки-бею, котораго срокъ подошелъ, и онъ, полагаясь на Хахамопуло, перевелъ долгъ на него и удовольствовался тмъ, что Хахамопуло, который отцу былъ гораздо боле этого долженъ, записалъ при немъ тысячу лиръ для Петраки-бея въ свою счетную книгу. «Заплати только ему эту тысячу лиръ, и остальныя я прощаю теб», — сказалъ ему отецъ. Расписки отецъ мой съ Хахамопуло не взялъ. Какъ только объяснились между собой, тайкомъ отъ отца, два злодя, болгаринъ и грекъ, такъ и обнаружилась ихъ злоба, но что было длать?

— Дай мн сейчасъ пятьсотъ лиръ, — сказалъ парижанинъ-эффенди болгарскій нашему эпирскому молодцу. — Я же теб дамъ бумагу или счетъ особый, чтобы ты былъ покоенъ, какъ будто я эти пятьсотъ лиръ получилъ отъ тебя по иному торговому длу. Ты отрекайся отъ своего долга Полихроніадесу, ибо онъ отъ тебя не иметъ расписки, а я съ него свои тысячу лиръ судебнымъ порядкомъ требовать стану, ибо я отъ него расписку правильную имю и буду утверждать, что отъ тебя я не получалъ ничего и даже знать тебя, Хахамопуло, вовсе и не хочу. Долженъ же мн съ большими процентами за просрочки Георгій Полихроніадесъ изъ Эпирскихъ Загоръ.

Вотъ поэтому-то и поспшилъ достать себ эллинскій паспортъ отецъ мой вскор посл окончанія Восточной войны. Онъ предпочелъ бы, конечно, взять русскій паспортъ, — тогда и это длалось легко, — но русскаго консульства въ то время не было въ Тульч, и какъ ни слаба Эллада, все-таки независимое государство, думалъ отецъ мой, и можетъ его защитить.

Много перенесъ онъ тогда мученій, и паспортъ греческій, если и былъ полезенъ, то разв для предохраненія жизни, на случай большой опасности, а для тяжбы, я полагаю, онъ сдлалъ намъ больше вреда, чмъ пользы. Турецкое начальство признавать его никогда не хотло; нсколько разъ хватали отца и сажали въ тюрьму; не пускали его изъ тюрьмы въ Загорье създить и съ нами видться. Греческіе консулы постоянно мнялись; падетъ министръ въ Аинахъ, сейчасъ детъ новый консулъ, и старому нердко онъ врагъ. Надо угождать новому. Сколько разъ англійскій консулъ освобождалъ отца изъ тюрьмы.

Со стороны Петраки-бея, кром мошенничества и алчности, была еще и личная злоба на отца моего — за одно слово, которое онъ дйствительно неосторожно, быть можетъ, и необдуманно сказалъ въ обществ.

Тогда только что начались разговоры о томъ, что болгарамъ слдуетъ отдлиться отъ вселенской патріархіи, имть свои славянскія школы и получить разршеніе не только въ сверной Болгаріи, но и во ракіи и въ Македоніи на своемъ церковно-славянскомъ язык пть и читать въ церквахъ.

Отецъ мой былъ человкъ умренный и справедливый и всегда говорилъ, что болгары въ подобныхъ требованіяхъ правы. «Отчего имъ не читать и не пть везд на своемъ родномъ язык? И Святой Духъ сошелъ на апостоловъ въ вид огненныхъ языковъ именно для того, чтобъ они проповдовали Евангеліе всмъ народамъ на нарчіяхъ имъ понятныхъ. Хорошо просятъ болгары!» — говорилъ мой отецъ.

Но отдленія отъ вселенской церкви онъ не допускалъ ни подъ какимъ видомъ. И когда этотъ самый Петраки-бей однажды въ дом австрійскаго консула выразился такъ:

— Этого мало, мы надемся, что султанъ дастъ намъ патріарха особаго; ибо мы, болгары, ему всегда были врны и бунтовщиками подобно вамъ, грекамъ неразумнымъ, не были и не будемъ!

Отецъ мой отвтилъ ему, хотя и шутя, но очень обидно: