Одиссей Полихроніадесъ

— Да! сказалъ онъ. — И до меня дошли подобные слухи съ береговъ Босфора. Говорятъ люди свдущіе и высокопоставленные, будто бы садразамъ предложилъ вселенскому патріарху согласиться на учрежденіе особой болгарской патріархіи, но что его святйшество изволилъ отвтить такъ: «Ваша свтлость согласится, конечно, что цыгане въ Турціи исповдуютъ одну вру мусульманскую съ чистыми оттоманами, однакоже не видалъ еще никакой человкъ, чтобы шейхъ-уль-исламъ изъ цыганскаго шалаша былъ взятъ!..»

Смялись тогда много въ австрійскомъ консульств по поводу этой остроты моего отца; но къ алчности Петраки-бея съ того дня примшались еще и національная ненависть, и личная досада на весь нашъ родъ.

V.

Пока мой бдный отецъ хлопоталъ и мучился на Дуна, мы въ Загорахъ жили хорошо и спокойно.

Эпирскія псни родное село наше зовутъ «пустынное Франгадесъ»… Пусть такъ! Но я люблю его.

Церковь у насъ обширна и красива; высокая колокольни подобна крпкой башн; а нашъ платанъ совта такъ великъ, такъ широкъ и такъ прекрасенъ, что я въ жизнь мою другого подобнаго ему дерева не видалъ.

Домъ старушки нашей Евгенки Стиловой былъ и не великъ, и не малъ, а средній. Была въ немъ зала большая, съ колонками деревянными, а за колонками софа широкая вокругъ; было довольно маленькихъ комнатъ и направо, и налво, и наверху, и внизу; и погребъ былъ просторный, и виноградники у насъ, и мулы, и овцы были свои.

Старушка наша, мать моя, я, служанка молодая и старый работникъ, только насъ и было въ дом, и мы жили вс мирно и согласно. Кокона Евгенко была трудолюбива и весела; мать моя кротка и заботлива; служанка бдная послушна, и старикъ Константинъ, работникъ нашъ, вотъ былъ какой человкъ: онъ сражался волонтеромъ подъ Севастополемъ и возвратился въ Турцію съ крестомъ св. Георгія за храбрость.

Говорили люди и смялись надъ нимъ, будто бы онъ съ какимъ-то русскимъ писаремъ по окончаніи войны вдвоемъ составили аттестаты и будто бы онъ крестъ св. Георгія просто на базар купилъ…

Можетъ быть оно и правда; только для нашего дома Константинъ былъ очень хорошъ, и мы его вс любили.

Мать моя шила, пряла сама, мыла блье; вмст съ молодою служанкой кушанье намъ готовили. Бабушка Евгенко съ Константиномъ въ виноградникахъ сама работала, рыла и копала неутомимо, пшеницу для дома сяла… Цлый день въ трудахъ и всегда веселая. Не знала она ни жалобъ унылыхъ, ни лни. Мать моя имла наклонность впадать иногда въ глубокую грусть и ожидала тогда печальныхъ извстій и всего худого; начинала плакать, и одежду на груди собиралась себ разрывать, и на землю садилась, и восклицала: «Увы, мой бдный мужъ! Онъ умеръ… Съли его злыя собаки, враги его на Дуна… Нтъ встей отъ него! Нтъ встей отъ несчастнаго! Ахъ я черная, злополучная такая!.. О, проклятый, врно, былъ часъ, въ который я родилась на свтъ…»

А Евгенко не унывала и тотчасъ же спшила утшить и развлечь ее… «Не проклинай, море — Эленица моя, дня твоего рожденія! Это грхъ. Все пройдетъ и все будетъ хорошо, дочь ты моя… Не бойся, я теб, старуха, такъ говорю!» И сядетъ около нея на полу же, и начнетъ ей разсказывать: «Яковакина жена вотъ то-то сдлала, а Йоргакина другое сдлала. Кира-Мариго утромъ двочку родила здоровую, толстую, дай Богъ ей жить! А кира-Киріакица тетку свою обижаетъ, кричитъ на нее… «бре, ты такая, бре! ты сякая!» И развлечется мать моя немного, и слушаетъ, и скажетъ потомъ: «Много у тебя бодрости, вижу я и дивлюсь теб…» А старуха ей: «У тебя, дочь, сердце узкое, а у меня широкое сердце… Оно и лучше такъ… А что бы было, если бъ у обихъ у насъ съ тобой узкія сердца были?»

Крпкая была женщина бабушка добрая наша, и ты бы, глядя на простоту рчей ея и на грубую старинную одежду, на ея жесткія руки, не различилъ бы ея отъ простой работницы деревенской и не догадался бы, что она иметъ хорошій домъ въ сел и сама госпожа. Древняя и почтенная была женщина!

Вс ее уважали: но и смху съ ней было довольно…

Славилась она у насъ междометіями различными. На все у нея былъ особый возгласъ, особое междометіе. «Есть, кокона Евгенко, вода у васъ въ колодез?» — спрашиваетъ человкъ. «А… а!» и глаза закроетъ. Значитъ: «ни капли!» — «Все работаете, кокона Евгенко?» «Гр-гр! гр-гр!» Это значитъ: «Все возимся, все работаемъ!» «Музыка играла на свадьб…» — Аманъ, аманъ, что за хорошая музыка!.. Дзиннь! — Значитъ громкая, хорошая музыка. — «Легъ отецъ отдыхать, бабушка?» — «А, а, а!» то-есть, «да, да, да!» и головой потрясетъ. Смшила она насъ.

Когда стали появляться у насъ въ Эпир изрдка фотографы, она ни за что не соглашалась снять съ себя портретъ, утверждая, что такой старой бабушк картинки съ себя снимать и еще машинами и деньги за такой пустякъ платить, какъ бы грхъ кажется, а ужъ стыдъ, безъ сомннія, великій!