Одиссей Полихроніадесъ

Sa maitresse! Да! а не законную свою супругу… Или не внимать ли съ любовью Благову, когда онъ законный бракъ, согласный, дружный, исполненный нжной и твердой довренности, зоветъ отвратительною вещью и съ такою гордостью любуется своею порочностью… И, говоря такъ долго о брак, сравнивая его съ необходимымъ, принудительнымъ наборомъ солдатъ, ни разу не упомянуть о христіанскомъ освященіи его, при которомъ все становится такъ ясно, такъ хорошо, такъ понятно. Да! безъ этой дальней, безконечно дальней, но глубокой музыки, то кротко-усладительной, то грозно-звучащей гд-то и откуда-то о загробномъ внц и загробной ужасной и нестерпимой кар, — быть можетъ и правда, что псня брака была бы скучна и суха для иныхъ.

Для иныхъ, — я говорю теб теперь, но въ то время, когда солнце жизни только что начинало восходить для меня, я другого идеала не зналъ!

Счастливый бракъ съ красивою и не бдною двушкой, которая бы меня любила и боялась, какъ должна жена бояться мужа, вотъ о чемъ я думалъ еще въ Загорахъ. Переступить въ свое время, во время подобающее, мирно и неспшно порогъ привтливаго гинекея, хозяиномъ благосклоннымъ, но строго-ревнивымъ о своей чести, не понижая себя ни на пядь общественно, но поднимаясь этимъ союзомъ еще выше, если только можно. Вотъ что снилось мн и наяву!

И когда я видлъ на улиц не доросшихъ еще до заключенія114 дочерей архонтовъ нашихъ, когда он, потупивъ очи, спшили въ женское училище съ книжками въ рукахъ въ сопровожденіи служанокъ, то я, какъ ястребъ, разводящій по воздуху высокіе круги, выбиралъ иногда въ ихъ толп съ улыбкой мою будущую добычу, въ одно и то же время любуясь на ихъ нжную юность и считая золото ихъ отцовъ.

И когда подобная двушка, когда такой херувимъ невинный и пугливый будетъ покорно подходить ко мн за повелніемъ и цловать при другихъ мою супружескую руку осторожно и почтительно, какъ цлуютъ у іерея, а наедин обниметъ меня и назоветъ такъ свободно и смло: «Одиссей мой! мой мальчикъ милый! Очи мои, Одиссей!..» И когда надъ ничмъ дотол ни съ той ни съ другой стороны неоскверненнымъ ложемъ нашимъ будутъ летать незримо, благословляя насъ, свтлые ангелы Божіи (такъ не разъ пророчила мн мать моя, убждая меня хранить цломудріе). Неужели же это такая отвратительная, такая скучная вещь, какъ говоритъ Благовъ?

О, нтъ! О, нтъ! Онъ мн чужой… И я не знаю, чему мн учиться у него, кром того разв, чтобы руки были очень чисты, чтобы рчь была смла и умна въ собраніяхъ людей и чтобы европейское платье было сшито по мод у лучшаго портного на берегахъ Босфора или Невы.

Это конечно все мн очень нравится! Но понравится ли это отцу? Вотъ вопросъ. Отецъ самъ одвается некрасиво и вовсе не по мод, хотя и довольно опрятно, но не говорилъ ли онъ при мн столько разъ:

— Не въ многоцнныхъ и «мягкихъ» одеждахъ виденъ смолоду хорошій хозяинъ и человкъ-длецъ, а въ предпріятіяхъ и оборотахъ своихъ. Некогда трудящемуся и умному купцу смотрться въ зеркало и возлагать душистыя умащенія на голову свою… Будутъ деньги у тебя, такъ и въ старой одежд ты будешь всякому нуженъ…

И, глядя на то, что происходило вокругъ меня, я видлъ, сколько въ этомъ было правды. Кавассъ Маноли и милый Кольйо сіяли чистотой; Маноли даже щеточкой чистилъ себ ногти, какъ европеецъ, и въ то же время при княжеской роскоши восточной одежды казался гораздо великолпне самого Благова, но они оба, и Кольйо и Маноли, стюяли у дверей или подавали варенье, чубуки и кофе, а богатый Куско-бей, котораго грязный и блестящій отъ грязной ветхости сюртукъ и меня неопытнаго съ перваго раза непріятно удивилъ, Куско-бей сидлъ небрежно на диван рядомъ съ Благовымъ и шопотомъ бесдовалъ съ нимъ о высшихъ силахъ восточной политики.

Чему подражать, о Боже! И у кого чему мн учиться!

Такъ я гнвался тогда на Благова и такъ вдругъ строго и спшно началъ судить его. Но тебя, мой другъ, я объ одномъ прошу, не спши ты карать его, не принимай слишкомъ горячо къ сердцу и мои тогдашніе интересы… Благовъ былъ во многомъ лучше меня. И я во многомъ, въ очень многомъ былъ вовсе неправъ!

V. Я КУПЕЦЪ!

ОТРЫВОКЪ ИЗЪ ВОСПОМИНАНІЙ ОДИССЕЯ ПОЛИХРОНІАДЕСА, ЗАГОРСКАГО ГРЕКА115.

I.

Прошло не боле трехъ недль посл отъзда русскаго консула г. Благова въ Превезу. Мы съ новымъ драгоманомъ, нашимъ почтеннымъ и добрымъ Вроссо, жили тихо и мирно: я въ консульскомъ дом, онъ въ своемъ. Каждый день онъ приходилъ съ утра въ канцелярію и спрашивалъ, не случилось ли чего.

Но ничего особеннаго не случалось, и я охотно и прилежно, не отвлекаемый ничмъ, предавался моимъ учебнымъ трудамъ.

Написалъ я отцу на Дунай и матери въ Загоры письма, въ которыхъ извщалъ ихъ о томъ, что г. Благовъ сдлалъ меня чиновникомъ своей канцеляріи; зато, находя, что отсутствіе отца моего длится слишкомъ долго, онъ назначилъ Вроссо первымъ драгоманомъ, а Бостанджи-Оглу вторымъ.

Едва только я усплъ написать это, какъ отъ отца моего пришло мн тоже письмо, очень запоздалое.