Одиссей Полихроніадесъ

Я повторилъ уже безъ страха, а стремительно и весело: «Не Сіамекъ убилъ Дива, а сынъ его Хушенгъ. Такъ у Фирдузи»…

Я видлъ, что за спиной паши Сабри-бей ободрялъ меня улыбкой.

— Аферимъ! — сказалъ паша. — А кто такой Фирдузи?

Я сказалъ: — Оттоманскій стихотворецъ, паша-эффендимъ.

— Аджемскій, фарсійскій, — сказалъ паша и пошелъ садиться въ коляску.

А я… А я?..

Я ушелъ домой спокойный…

Что мн было больше нужно?.. Чмъ я не дльный, полезный сынъ, еще съ «пухомъ айвы» на щекахъ; я умю уже помогать отцу и открывать себ путь къ самымъ могущественнымъ лицамъ въ мір…

Пусть Несториди узнаетъ все это! Будетъ онъ говорить другой разъ: «Какой ты купецъ. Ты такъ — учитель какой-то!» Посмотримъ!

О томъ, что «не Сіамекъ убилъ Дива, а сынъ его Хушенгъ. Такъ у Фирдузи» я написалъ г. Благову тотчасъ же по возвращеніи домой очень обстоятельно и почтительно; потомъ попросилъ позволенія у Вроссо отлучиться будто бы прямо въ Загоры по дламъ отца; онъ разршилъ, и на другое утро очень рано, только что первый румянецъ прекрасной Эосъ озарилъ нагую вершину Линьядесъ, я вышелъ изъ консульства, слъ на мула и закутанный въ бурку выхалъ изъ Янины въ сопровожденіи Гуссейнъ-аги и другого жандарма, рябого и довольно стараго, который тутъ же погрозился шутя русскому консульству, и когда я спросилъ:

— За что ты, ага мой, русскому консульству грозишься? Онъ потрепалъ себ правую ногу и сказалъ:

— Болитъ. Одинъ казакъ подъ Силистріей саблей крпко ударилъ, пезевенгъ123!..

Но сказалъ онъ это весело, какъ приличествуетъ воину, который съ удовольствіемъ вспоминаетъ о прежнихъ бояхъ своихъ, и замчаніе это нисколько не нарушало того веселаго и добраго расположенія духа, въ которомъ мы вс трое, мои тлохранители и я, выхали изъ города и небольшою рысцой пустились по гладкой и узкой долин Яницкой, по которой еще разстплался утренній блый туманъ.

II.

Другъ мой добрый, мн бы не хотлось описывать теб то, что мы сдлали въ сел Джамманда…

Мн непріятно и стыдно объ этомъ вспоминать… Но пусть теб будетъ извстно все обо мн; не только т ошибки моей юности, которыя могутъ пробудить въ теб симпатію и заставятъ тебя снисходительно и весело улыбнуться, но и т поступки мои, которые возбудятъ въ теб отвращеніе и гнвъ…

Да! Несториди ошибся!.. Я былъ купецъ, — я былъ «мошенникъ, извергъ», какимъ слдуетъ быть мужчин, какъ онъ когда-то шутилъ… Или, сказать иначе, я даже не былъ извергъ, я былъ тмъ Понтикопеци, котораго Благовъ такъ безжалостно изгналъ однимъ лишь мановеніемъ руки… и который мн самому казался довольно низкимъ и смшнымъ.

Я досталъ для отца т сто двадцать золотыхъ лиръ. Чрезъ два дня посл моего прізда съ турками въ село Джамманда австрійская почта везла уже на Босфоръ твердый и тяжелый групъ124 зашитаго въ кожаный мшочекъ золота… Такой крпкій, круглый, плотный былъ этотъ групъ…

И я былъ этимъ гордъ, и вс свои меня хвалили… И я считалъ себя правымъ и умнымъ…

Скорй, скорй!.. Я кончу это безъ подробностей…

Мы пріхали въ село Джамманда еще до полудня и зашли къ одному селянину не изъ лучшихъ. Я былъ не совсмъ спокоенъ и все просилъ Гуссейна быть построже.

— Успокойся! — говорилъ турокъ, — все сдлаемъ… Будутъ деньги!

— Они ужасно лукавы, эти люди! — говорилъ я ему о селянахъ.

— Не бда! — отвчалъ Гуссейнъ.

Гуссейнъ былъ вообще въ дух и прежде всего потребовалъ отъ хозяйки пость чего-нибудь…

— Что у тебя есть? — спросилъ онъ.

Хозяйка сказала, что ничего нтъ кром хлба и траханы125.

Какъ не знать арнауту, что такое трахана!

Но Гуссейнъ притворился, что не знаетъ, и началъ разспрашивать, какъ она длается. Хозяйка не врила, что онъ не знаетъ, и смялась, но Гуссейнъ настаивалъ, и она говорила:

— Беру муки, просю…

— А потомъ?

— Потомъ… потомъ что…

— Да! потомъ что! говори, баба!

— Потомъ — тру…

— Трешь? Пекъ эи… А когда протрешь… тогда что?

— Сушить на солнц буду…

— Въ чемъ терла, въ томъ и сушить понесешь…

— Нтъ, ага мой (она начинала хохотать), на полотн.

— Видишь ты, какой трудъ! Небось полотно надо искать! Пока найдешь… пока принесешь… пока разстелешь… Когда, когда высохнетъ! А тамъ еще варить… Нтъ, знаешь что, баба, мн жаль тебя… Это, бдная, для тебя слишкомъ трудно. А ты знаешь что? Возьми двухъ куръ… разъ-два головки имъ хвати и изжарь… Жарить, пожалуй, мы и сами будемъ. Надо теб помочь…

Я ничего не сказалъ и денегъ за это не общалъ; ибо у меня было ихъ вовсе мало, и я очень былъ радъ и самъ курицу състь…

У хозяйки выраженіе лица измнилось, когда она поняла, къ чему клонилась комическая рчь Гуссейна… Куръ поймали, скоро изжарили, и мы поли…

А между тмъ комната наполнялась все больше и больше старшинами села, которые кланялись намъ и садились на полъ на рогожку, привтствовали насъ всхъ одними и тми же словами…

Прежде турокъ, а потомъ меня…

— Что длаете? Здоровы ли? Пекъ эи! Благодарю… Что вы длаете, здоровы ли вы… Пекъ эи…

Но довольно…