Одиссея капитана Флинта, или Остров без сокровищ 2

— Хочу сказать, что потеряв ослов и Рюггера, я сделал круг, оторвавшись от погони. По пути наконец-таки подстрелил молодую козу — об охоте для развлечения речь уже не шла, стоило подумать, чем я буду питаться на острове. Затем надежно спрятал добычу — и подстреленную, и ту, что удалось спасти из ящика. И решил, что надо попытаться спасти остальное. Подобрался к замеченному издалека костру, — надеясь, что его развели люди, захватившие груз Людовика либо двух ослиц. Однако у огня устроились датские моряки, их было около десятка. За месяцы, проведенные в Дании, я достаточно познакомился с местным наречием, чтобы понять общий смысл разговоров, что звучали на биваке. Говорю по-датски я плохо, но это не беда — они почти все владеют немецким, в отличие от английского. Так вот, я понял, что датчане крайне недовольны и Греем, и вообще британцами. Причин для недовольства было много, но самое громкое возмущение вызывал тот факт, что им до сих пор не доставили с бригантины еду. И я решил рискнуть: вскоре подошел, не скрываясь, поприветствовал их по-датски, положил у костра козу и предложил угощаться. Ну, а дальше все просто… Поговорил с ними, объяснил кое-что… В том числе самое главное: если у них в руках не будет хотя бы одного ящика с добычей, капитан Грей всех их бросит на острове.

Я примерно представлял, как это происходило. Как мог задурить головы малограмотным матросам искушенный адвокат, какие логические конструкции, кажущиеся неопровержимыми, и доводы, не приходившие матросам в голову, мог на них обрушить… Эктор в этом силен.

Слушая его, я одновременно продолжал отдавать команды, Ливси переводил. Наконец «Ла-Випер» встала на якорь.

— Неужели одного разговора стало достаточно для бунта и взаимного истребления? — удивлялся я. — Верю в твое красноречие, дружище, но…

— Не только разговор стал причиной. Поначалу они не хотели никого убивать, лишь забрать под угрозой оружия ящик, и с этим козырем начать переговоры с Греем… Но потом прозвучали первые выстрелы, пролилась первая кровь, и все первоначальные намерения пошли прахом. А сделал эти выстрелы я.

И Эктор объяснил: его Грей, похоже, списал со счета, считал, что друг мой забился в лесную глушь и боится высунуться. Прилетавшие из леса пули англичане считали датскими. И начали стрелять в датчан, едва видели тех на расстоянии выстрела.

— Похоже, Эктор, ты выиграл нашу войну в одиночку, — сказал я.

— Все, что я сделал, не стоило бы ничего, если бы ты не потопил бригантину, — возразил он.

— Но я бы никогда ее не потопил без помощи доктора, — обнаружил я еще одного «виновника» нашего успеха.

— А я никогда не смог бы принять орудие на борт, не случись устроенная Эктором усобица между врагами, — подвел итог Ливси, замкнув круг причин победы. — Предлагаю продолжить допрос. Неплохо бы узнать, чем закончился датский мятеж.

И вот что мы узнали от Трента:

Грей с толком использовал ночь и перемирие со мной, стянул в один кулак все силы — и утром нанес решительный удар.

Датчане были разгромлены и перебиты, ящик у них отобрали. Сумел ускользнуть лишь Обезьян с одним подручным, причем оба были ранены. Англичане тоже понесли потери.

А дальше Грей поступил очень глупо — но эта глупость спасла ему жизнь.

Он отправил большую часть уцелевших в бою людей на судно вместе с трофеем, а сам с девятью матросами остался на острове. Сказал, что шагу оттуда не сделает, пока не доберется до Ольсена и не сотворит с тем все, что обещал.

Причина его личной ненависти к главарю датчан была, на мой взгляд, смешной и глупой: Грей считал, что люди Обезьяна убили его любимую собаку, суку-хаунда по кличке Королева Бесс или просто Королева (на деле собаку застрелил Эктор).

Грей, якобы, нянчил Бесс еще крохотным щенком, был очень к ней привязан, и поклялся: кто бы ни спустил курок, но за всё ответит главарь датчан. Причем за смерть Королевы казнят его именно так, как принято было некогда в Англии казнить покушавшихся на царственных особ: Обезьяна повесят, но аккуратно, чтобы не сломать шейные позвонки, дадут подрыгать ногами, спустят и приведут в себя. Потом заживо выпотрошат и оскопят, сожгут у него на глазах потроха и мужские органы в жаровне. Потом отрубят руки, потом ноги, и под конец казни — голову.

Трудно было в такое поверить, и мне казалось, что вернувшиеся с берега матросы посмеялись над Трентом, задурили ему голову. Но он уверял, что еще на рассвете, до начала утреннего сражения, на берег отправили и прочный трос, и жаровню, и большой топор. Грей всерьез собирался повесить, выпотрошить и четвертовать человека. Из-за собаки.

И кто-то еще говорит, что это у моего деда были нелады с головой.

* * *

— Прикажите спустить шлюпку, мистер Эндерби, — сказал я. — Надо отправить гостей обратно на «Ла-Випер», юнги пусть тоже сядут на весла, они пригонят шлюпку обратно. И тузик спустите с другого борта.

Шлюпка медленно опускалась. И я вдруг понял, что по палубе «Патриции» словно пролегла незримая граница. Почти все стояли у левого борта, где спускали шлюпку, лишь мы с Вайсгером у правого, нам в шлюпку не надо…