Одиссея. В прозаическом переложении Лоуренса Аравийского

«Я приказал своей верной дружине оставаться на страже у корабля, а сам выбрал двенадцать лучших, по моему усмотрению, людей для вылазки и пустился с ними в путь. В последний момент я захватил с собой мех крепкого вина, выдержанного и бархатистого. Оно досталось мне от Марона, сына Еванфа, жреца Аполлона, бога-хранителя Исмара. Марон жил в своей густой роще (посвященной Аполлону Фебу), и мы, когда разоряли Исмар, богобоязненно пощадили его, и его жену, и ребенка. В выкуп он дал мне ценные дары — семь талантов червонного золота и чашу чистого серебра, и это — кроме отменного вина, которого он нацедил двенадцать кувшинов. Только он сам, и жена его, и ключница знали секрет этого вина — рабыням и служанкам он не доверял. Когда хотел Марон[50] отведать вина[51], то нацеживал лишь одну меру глубокого блаженства и разбавлял двадцатью мерами воды, и тогда от чаши шел сладкий, чисто небесный дух, и удержаться от выпивки было уже невмоготу. Я наполнил зельем большой мех и взял с собой. Захватил я и зерна в кожаной суме. Вещий инстинкт подсказывал мне, что нам предстоит столкнуться со странным и лютым чудищем неимоверной силы, не различающим правды от кривды и неудержимым.

«Вскоре мы оказались в пещере и нашли, что ее обитатель отсутствовал — он пас в лугах свои отменные стада. Мы обследовали пещеру, округлившимися глазами взирая на штабеля сыров и полные стойла козлят и ягнят, размещенных по отдельности: весенний помет тут, осенний там, а новорожденные сбоку. Стояли там кадки, чаны и ведра, наполненные до краев сывороткой — ладно сработанные сосуды были, к слову, эти молочные посудины. Мои моряки сразу же обратились ко мне с просьбой[52]: позволить им забрать сыры и удрать, живо обернуться и угнать козлят и ягнят из загонов на корабль и поспешно отчалить. Этот совет, на поверку, оказался самым полезным, но я не внял ему, так уж я настроился на встречу с хозяином, надеясь получить от него гостевой дар. Однако его приход обернулся катастрофой для моего отряда.

«Мы разложили костер, принесли жертву всесожжения и налегли на сыры. Так мы сидели в гроте и ждали, пока не вернулся домой наш хозяин с выпаса. Он принес с собой неимоверную груду хвороста на растопку очага и швырнул ее на пол пещеры с таким грохотом, что мы в ужасе разлетелись по дальним углам. Затем он загнал под своды пещеры свое восхитительное стадо, точнее — дойных маток. Прочих козлов и баранов он оставил на просторном дворе перед входом. Потом он поднял и заткнул зев пещеры громадной каменной плитой, исполинской под стать ему. Ни два, ни двадцать два крепких двуосных воза не сдвинули бы его с места — так огромен был этот утес, заграждавший вход. После этого он уселся доить своих овец и блеющих коз, всех по порядку, подкладывая напоследок под каждую матку ее ягненка или козленка. Половину надоенного белого молока он сцеживал и давил из него сыр в плетеных корзинках, а другую половину удоя он оставлял в ведре про запас — на ужин, чтобы утолить жажду. До сих пор великан был увлечен работой, но тут он разложил костер, огляделся и увидел нас.

— Ага, странники, — сказал он, — кто вы и из каких заморских мест принесло вас? Купцы ли вы? или пираты, добычники, что рыскают по морю на свой страх и риск, грабя всех встречных себе в добычу?

«Так вопрошал он, и наша самоуверенность дала трещину от гулкого устрашающего голоса великана и от громадины его стана. Все же я сделал усилие и отвечал твердо:

— Мы — бесприютные ахейцы, плывем домой из Трои, но сбились с курса, гонимы по бессчетным заливам Океана противными ветрами с неба: может, по воле и намерению Зевеса. Мы величаем себя соратниками Атрида, бойцами Агамемнона, который снискал себе всеместную славу под небесами, взяв и разорив величайший город земли и погубив множество людей. А затем мы припадаем с мольбой к твоим коленам в чаянии вена или иного богатого дара — награды странникам. Почти богов, о Великолепный! Мы — пришельцы и молители пред тобой, а Зевес не оставляет достойных путников, он — защитник и бог-хранитель пришельцев.

«Лишь успел я это вымолвить, как из глубин безжалостного сердца пришел ответ:

— Сэр Странник, ты либо очень прост, либо из слишком дальнего далека прибыл, коль заклинаешь меня бояться богов и не гневить их. Мы — циклопы, мы их больше, и ничуть не внимаем ни Зевесу с эгидой, ни другому блаженному богу. Если бы я пощадил тебя и твоих друзей, то не для того, чтобы отвратить ярость Зевеса, но лишь по зову сердца, склонного к милости. А сейчас скажи мне, где вы поставили на прикол ваше прочное судно — на дальнем берегу или на ближнем? Я хочу знать.

«Такими словами он пытался поймать меня в силки, но моему острому уму его мошенничество было очевидно. И я ответил обманом на обман:

— Мой корабль сокрушил Потрясатель земли, Посейдон. Он понес судно на мыс на самом краю вашей земли и бросил прямо на рифы: так пригнал нас ветер из открытого моря. Лишь я с этой горсткою спасся.