Однажды в XIII веке

Стрела ударила его точно в правое плечо, пробив его насквозь чуть выше локтя и пригвоздив руку к березе. Нож выпал из вмиг ослабевших пальцев. Окинф в два прыжка почти преодолев сажени, разделявшие их с Пахой, в третьем прыжке, ещё не коснувшись земли, кулаком ударил его в переносицу и буквально почувствовал, как под костяшками его пальцев хрустнули кости и хрящи. Лицо Пахи мгновенно залилось кровью, глаза закатились, и он обвис, медленно, оседая вдоль ствола березы, к которой только что прислонился. Рука, пробитая стрелой, неестественно вывернулась, но продолжала удерживать тело разбойника, не позволяя ему окончательно сползти на землю. Кирилл, ноги которого тоже внезапно ослабели, медленно сел на траву. Тело его трясло, на шее проступили капельки крови – видимо Паха все-таки попытался в последний момент исполнить свою угрозу, но не успел.

Окинф внимательно смотрел в ту сторону, откуда прилетела стрела. Кусты раздвинулись и на поляне показался Никита с боевым луком в руках. Никита! Ну, конечно, он-то стрелок отменный и лук был сегодня при нем. Эх, Окинф, голова садовая… Но Никита каков молодец!

– Охо-хо, Никита! Знатный выстрел!

– Да я-то ладно, а вот как это ты, Шило, только что, земли не касаясь, летел?

Окинф оценил на взгляд расстояние, которое он преодолел, стараясь добраться до Пахи. Сажени три, не меньше. Посмотреть бы со стороны как это было.

Никита, тем временем подошел к телу Пахи. Пощупал яремную жилу.

– А ведь ты его убил, Шило. Как есть, отошел уже.

С этими словами Никита достал меч, и одним ловким движением отсек от тела Пахи пригвожденную к дереву руку, после чего стал доставать глубоко засевшую стрелу. Справившись с этим делом, он обтер стрелу и меч рукавом отрубленной руки и небрежным движением отбросил её на мертвое уже тело. Кирилл, уже начавший приходить в себя, вздрогнул.

– Как у тебя получилось-то так? – Окинфа разбирало любопытство.

– Да я, вишь, по нужде отошел. Слышу – крик, ну пока то-се, смотрю, а вы уже стоите, а этот орет «Зарежу, зарежу». Ну я смекнул и сразу на гору, где коней привязали, лук-то у меня там остался. Там Жирко стоит, я его коней стеречь оставил. Лук взял, стрелы и вниз. Навстречу мне Славко. Рассказал, что к чему, ну я так лесом и прошел до вас. Мы со Славко договорились, что я стрелять буду, когда этот нехристь на лошадь садиться будет. А тут слышу, ты с ним заговорил, ну, думаю подберусь поближе тогда. Все мне никак было руку его не выцелить. А тут он, когда назад отскочил, к дереву встал, прямо под стрелу. Ну и… – Никита развел руками.

– Понятно. Чего сидишь, Кирилл? – Окинф весело поглядел на все еще бледного отрока – давай, бересту неси. Смотри, уже смеркается, вот-вот дождь пойдет. Нам бы до дождя управиться, соль погрузить на возы.

Пока вытаскивали из землянки товар, пока пересчитывали и перетаскивали до того места куда могли доехать возы, Окинф успел найти и кошель Сипата, который, как тот и говорил оказался в развилке большого дуба, стоявшего поодаль от землянки. При свете факела в землянке на одном из тюков нашлась свернутая в трубку береста. Судимир, или кто там, кто скупал у Сипата награбленное, оставлял записи сколько взял товара и сколько оставил серебра. Серебра Окинф в землянке не нашел, видно Сипат, собираясь уходить, успел забрать последний принос. Бересту Окинф взял с собой.

Когда соль погрузили на возы, небо уже совсем потемнело. Рогож с собой никто не захватил и, если бы сейчас пошел дождь, соль могла бы промокнуть, хоть и была в кожаных мешках. Поэтому дружинники и подъехавшие с возами крестьяне, торопились.

В деревню въехали, когда уже почти стемнело. Возы загнали во двор старосты и накрыли от дождя, который то начинал лить, то снова прекращал. Окинф решил заночевать в деревне, а не ехать в ночь до Тёсова, тем более что так он и хотел сделать изначально.

То, что сообщил Сипат о налете суми на ижорские земли могло быть очень важным. Следовало немедленно послать гонца с этой вестью в Тёсов, чтобы оттуда как можно быстрее отослать весть в Новгород. Окинф, было, хотел послать Кирилла, но передумал. Во-первых, мальчишка, только что чуть не расстался с жизнью, а во-вторых, он обещал Степану за ним приглядывать. Да и непохоже, чтобы Кирилл горел желанием вернуться в Тёсов, видимо, изрядно ему надоевший – ему было интересно с отрядом. Окинф выбрал одного из тёсовских кметей, который показался ему потолковее, подозвал.

– Как звать?

– Онтон. Люди зовут Тоха Стриж.