Офицеры и джентльмены

– Проклятая война, – заметила Вирджиния и добавила: – Расскажите мне еще что-нибудь об «Аквитании».

Вирджиния не принадлежала к типу женщин, предающихся пустым реминисценциям или умозрительным построениям. Многие недели она вообще не вспоминала о последних пятнадцати годах своей жизни. Она не вспоминала о том, как ее совратил друг отца. Вначале он заботился о ней, водил по интересным местам, навещал в школе в Париже, а потом соблазнил. Не вспоминала она о браке с Гаем, о «кастелло Крауччибек», и о бесконечных туманах террас Рифт-Вэлли. В ее голове не нашлось места для воспоминания о браке с Томми, лондонских гостиницах, первых автомобилях, полковых скачках, о вечной угрозе оказаться в каком-нибудь индийском гарнизоне и толстом Огастасе с его чековой книжкой. Не вспоминала она и о мистере Трое с его вечной тягой к «важным персонам». Все это, как бы сказал сам мистер Трой, ее «не колыхало». Не колыхали ее ни возраст, ни даже сама смерть. Вирджиния жила текущим моментом и теми пятью минутами, которые за этим моментом следовали. Однако сейчас, в этом туманном, затемненном городе, в окружении незнакомых людей, в маленьком, залитом светом зальчике, в свою очередь, окруженном миллионами столь же незнакомых людей – людей глухих, слепых и отнюдь не входящих в число «важных персон»; сейчас, когда завыли сирены, начали падать бомбы и где-то далеко в районе доков загрохотали зенитки, Вирджиния была рада снова оживить в памяти и увидеть как бы в перевернутый бинокль упорядоченную, веселую жизнь на борту огромного лайнера. Верный Густав, который когда-то изъяснялся на ломаном французском и резервировал для нее самый драгоценный час своего времени, который успокаивал ее, массируя шею, плечи и позвоночник, вдруг предстал перед ней в виде майора под новым, нелепым именем и с голыми коленями. Да и изъяснялся он теперь не на плохом французском, а на добром кокни. Густав был ниспосланным провидением проводником, чтобы вернуть ее из унылого вечера в солнечные дни, к морским брызгам и резвящимся дельфинам.

* * *

А в этот момент в Лондоне полковник Грейс-Граундлинг-Марчпоул, недавно назначенный руководителем самого секретного департамента, помещал в досье последнее донесение контрразведки. Донесение гласило:

Краучбек, Гай, временный лейтенант Королевского корпуса алебардщиков, в настоящее время состоит в неопределенной должности в штабе отряда коммандос на острове Магг. Подозреваемый распространял ночью материал подрывного характера. Копия прилагается.

Полковник бросил очередной взгляд на слова «Почему Гитлер должен победить» и сказал:

– Да, мы это уже видели. Десять экземпляров были обнаружены в районе Эдинбурга. Но на островах это появилось впервые. Очень интересно. Это связывает дело Бокса с шотландскими националистами. В наличии прямая связь Зальцбурга с островом Магг. Теперь нам следует выявить связь между Университетом Кардифа и Санта-Дульчиной. И мы, вне сомнения, это сделаем.

Департамент полковника Марчпоула был настолько засекречен, что контактировал лишь с Военным министерством и Комитетом начальников штабов. Полковник Марчпоул держал информацию при себе до тех пор, пока ее не запрашивали. До сей поры этого не случалось, и подобное забвение полковника только радовало, поскольку преждевременное изучение его файлов могло уничтожить его личный и еще не до конца оформившийся план. Где-то в самых глубоких извилинах его мозга зрел план. Если ему хватит времени и конфиденциального материала, он сумеет представить этот драчливый мир как единую сеть заговорщиков, где не останется врагов, а останутся лишь миллионы людей, неосознанно работающих друг на друга с единственной целью – сделать так, чтобы в мире больше никогда не было войн.

* * *

Город погрузился в густой диккенсовский туман. Улицы Глазго днем и ночью кишели кашляющими, куда-то спешащими людьми и медленно ползущими с постоянно включенным светом трамваями и грузовиками. Над головами неожиданно появлялись, чтобы тут же исчезнуть, чайки. В грохоте, скрежете улиц и реве клаксонов почти терялись предупредительные гудки далеких пароходов. Время от времени все шумы заглушала сирена воздушной тревоги. Гостиницы были переполнены. В те часы, когда не подавали выпивку, солдаты и моряки отсыпались в общих гостиных. Как только открывались бары, они просыпались, чтобы промочить горло. Столпотворение у стоек регистрации никогда не заканчивалось. Наверху на фоне закрывающего невидимый мир желто-белого тюля весь день горели желтые лампы. По ночам они горели на фоне черной светомаскировки. Такова была обстановка, в которой вел свою идиллическую жизнь Триммер.

На четвертый день этой идиллии неожиданно пришел конец.