Вокруг мшистой постели Фидо росли тимьян, душица, дикий бадьян и мирт. Когда солнце поднялось над поросшим пучками травы обрывом, их аромат заглушил кислый запах его страхов.
Родник был украшен, освящен и обращен в христианство. Его вода блестела и пузырилась в двух рукотворных чашах. В природной скале над ним была вырублена арка. Чуть выше арки располагалась доска с изображением головы какого-то святого. Под ударами всех стихий голова изрядно выцвела, но все же была вполне различима.
Проснувшись в этих райских кущах, Фидо увидел над собой фигуру, словно сошедшую со страниц какой-то страшной сказки. Сказочный тип обжигал его яростным взглядом. У типа был вид патриарха, а его одеяние, как казалось Фидо, – фантасмагорическим. На нем были куртка из козлиной шкуры, широкий малиновый кушак с заткнутым за ним антикварным вооружением и штаны в стиле Абдула Проклятого. Икры босых ног были обмотаны тканью.
– Доброе утро, – сказал Фидо. – Я англичанин и, следовательно, ваш союзник. Я воюю с германцами, и я хочу есть.
Критянин ничего не ответил. Вместо этого он вытянул руку с епископским посохом и, умело зацепив вещевой мешок Фидо, подтянул добычу к себе.
– Эй, что ты делаешь?
Старик вытряхнул из мешка пожитки Фидо, внимательно их изучил и принялся укладывать в свою сумку. Он отправил туда даже безопасную бритву и тюбик с бритвенным кремом. Затем он вывернул мешок наизнанку, потряс его и вознамерился выбросить, но затем передумал и повесил себе на шею. Фидо с изумлением наблюдал за его действиями. Когда его терпение окончательно лопнуло, он крикнул:
– Верни все назад, или я буду стрелять!
Старец взглянул на Фидо так, словно тот был его отбившимся от рук правнуком. Фидо достал пистолет. Критянин со вновь пробудившимся интересом посмотрел на оружие, удовлетворенно кивнул и сделал шаг вперед.
– Стой, – крикнул Фидо, – стреляю!
Но онемевший палец на спуске никак не желал сгибаться. Старик наклонился, но Фидо не пошевелился. Корявая рука прикоснулась к его пальцам и нежно освободила рукоятку. Гость из страшной сказки пару секунд смотрел на пистолет, а затем, снова кивнув, сунул его за малиновый пояс рядом с многочисленными кинжалами. Затем он повернулся и стал молча подниматься по склону холма.
Фидо разрыдался.
Он пролежал все утро. Ему не хватало ни сил, ни воли, чтобы двигаться. Время от времени ему грезились страшные сны, а иногда он, преодолевая окутавший его сознание туман, пытался осмыслить положение. Его со всех сторон окружали враги. Ночью кто-то пытался его застрелить. Кто это был – немец, австралиец или критянин – не имело значения. Весь мир был против него. В полдень он подполз к фонтану и сунул свою лысую голову под струю воды. Лишь после этого Фидо понял, насколько голоден. Вчера он услышал о запасах пищи на берегу моря. Ручей наверняка должен привести его к морю, к берегу, к еде. В его кармане лежит выданная штабом доверенность на получение пищи. Фидо, даже находясь в столь критическом состоянии, не до конца утратил веру в магию официальных бумаг. Документы сулили ему спасение. Он поднялся и, шатаясь словно пьяный, продолжил свой путь.
Скоро дорога сузилась и превратилась в узкий каньон. Тропа то и дело переходила с одной стороны ручья на другую. Фидо двигался очень медленно и часто отдыхал, прислонившись к скале. В тишине одной из этих остановок до него долетел какой-то ужасный, вызывающий озноб звук. Кто-то двигался по ручью ему навстречу. Спасения не было. С обеих сторон возвышались вертикальные стены. Он мог либо бежать назад, либо стоять, ожидая решения своей судьбы. Фидо остался ждать. Шаги приближались, и его нервы не выдержали. Он отважно бросился на свидание с роком:
– Сдаюсь! Я безоружен. Я нонкомбатант. Не стреляйте!
Фидо закрыл глаза, а затем чей-то голос произнес:
– Майор Хаунд, сэр? Вы не в себе. Попробуйте это, сэр.
Фидо сел. Ему казалось, что нижняя часть его тела холодна как лед, а голова пылает огнем. Ему грезилось, что над ним, протягивая ему бутылку, склонился призрак старшины Людовича. Терпкое тепловатое вино полилось ему в рот и потекло по подбородку и груди. Фидо глотнул, закашлялся, немного побулькал, а затем к нему постепенно начало возвращаться сознание. А прислонившийся к противоположной стене Людович стал все больше и больше принимать человеческий облик.
– Какая счастливая встреча, сэр, если так можно выразиться, – сказал старшина. – Вы сможете пройти еще милю? Обед готов.
Обед. Фидо сунул руку в нагрудный карман рубашки-сафари. Когда он ее вынул, в его дрожащих пальцах был документ, выданный заместителем генерала-квартирмейстера, а на землю, порхая словно бабочки, посыпались банкноты – тысяч на сорок или пятьдесят.
– Обед, – пролепетал он.
Людович изучил документ, разгладил смятый листок и сунул его себе в карман. Затем он аккуратно собрал банкноты, протянул руку, резким рывком поставил Фидо на ноги и пошел вниз по течению ручья.