Офицеры и джентльмены

– Думаю, что это для него самое подходящее место, – сказал Гай и бросил оружие за борт.

– Вы глупец. Вы полный идиот. Теперь нам крышка.

– Вам лучше прилечь и успокоиться, – сказал Гай. – Вы доведете себя до болезни.

– Один против всех, – сказал сапер. – Совсем один.

В ту же ночь в промежуток между заходом луны и восходом солнца он исчез. На рассвете парус повис. На горизонте не было никаких ориентиров, позволявших определить, стоят ли они неподвижно или их несет какое-нибудь течение. Сапера на лодке не было.

Что еще было реальностью?

Клопы. Поначалу они вызывали изумление. Гай всегда считал море чем-то особенно чистым. Но под трухлявыми шпангоутами нашло убежище множество кровососущих паразитов. Днем они кишели повсюду, кусая и нещадно воняя. Днем же они укрывались на теле в затененных местах: под коленями, на затылке и под подбородком. Клопы были реальностью. А как насчет китов? Гай был в полном уме, когда, проснувшись, услышал, что окружающее их море поет на единственной низкой вибрирующей ноте, а на поверхности воды то возникают, то исчезают хорошо видимые в свете луны темные глыбы. Было ли это реальностью? Был ли реальным туман, быстро поглотивший эти тени и так же быстро рассеявшийся? А черепахи? Той же ночью – а может быть, и совсем другой, – после того как луна опустилась за горизонт, Гай увидел спокойную равнину, испещренную мириадами кошачьих глаз. В батареях его фонаря еще оставалась кое-какая жизнь, которую Гай изо всех сил старался сберечь. Направив тусклый луч на поверхность воды, он увидел, что море вокруг лодки инкрустировано мягко трущимися друг о друга черепашьими панцирями. Он увидел бесконечное множество лишенных возраста голов, похожих на головы ящериц, и эти головы поворачивались в его сторону, как только их касался свет фонаря.

Гай все еще обдумывал эти вызывающие сомнение события, когда его здоровье внезапно улучшилось. Это было похоже на то, как сухая ветка наливается соками жизни. Ухаживали за ним очень заботливо. Вначале, когда он еще дремал под влиянием морфина, они повесили над ним сосуд с раствором солей и при помощи резиновой трубки соединили его с веной на руке, совсем так, как садовники подкармливают растения на выставке цветов. По мере того как жидкость наполняла тело, его отвратительный язык уменьшился в размерах, увлажнился и приобрел нормальный красный цвет. Они втирали в тело масло, как это делают с битой для игры в крикет, и его сморщенная кожа снова стала гладкой. Очень скоро его провалившиеся и горящие неистовым огнем глаза, смотревшие на него из бритвенного зеркала, снова обрели обычное, присущее им меланхоличное выражение. Дикие видения разума уступили место прерывистому сну и погруженному в туман, но спокойному бодрствованию.

В первые дни он с благодарностью принимал ароматные солодовые напитки и тепловатый рисовый отвар. Его аппетит заметно отставал от улучшения физического состояния. Затем его посадили на так называемую легкую диету (отварную рыбу и саго), но Гай ничего не ел. После этого его перевели на консервированную сельдь, тушенку с парой больших вареных картофелин и сыр.

– Как он ест? – постоянно спрашивал во время обходов полковник.

– Весьма умеренно, – отвечала сестра.

Гай, понимая, что причиняет неприятности этому добродушному, страдающему излишней полнотой и сильной одышкой офицеру, чувствовал себя виноватым.

Полковник прибегал к разным способам воздействия на сознание Гая, начиная с повелительного: «Прекратите, Краучбек! Очнитесь!» – и кончая заботливым: «Вам нужен отпуск по состоянию здоровья. Вы смогли бы поехать куда пожелаете. В Палестину, например. Но прежде вам надо подкормиться. Сделайте усилие». Полковник прислал к нему какого-то психиатра-невротика, которого Гай без труда отшил глухим молчанием. В конце концов полковник заявил:

– Краучбек, должен информировать, что поступили ваши бумаги. Ваше временное назначение закончилось с момента капитуляции на Крите. С первого числа этого месяца вы вновь стали лейтенантом. Вы понимаете, что это значит?! – в отчаянии крикнул полковник. – Валяясь без толку здесь, вы теряете деньги!

В этом крике была неподдельная боль. Гаю очень хотелось утешить полковника, но к этому моменту он успел утратить сноровку так, как терял еще до войны во время одного из посещений Англии. Тогда, страшно устав, он вдруг обнаружил, что не может завязать галстук-бабочку. Гай повторял, как ему казалось, привычные движения, но каждый раз узел либо распускался, либо бабочка упорно вставала торчком. Прежде чем обратиться за помощью, он добрых десять минут торчал перед зеркалом. На следующий вечер и во все последующие вечера он без каких-либо проблем осуществлял это привычное действо. Вот и сейчас, тронутый заботами старшего офицера медицинской службы, он очень хотел, но не мог произнести что-то утешительное.

Старший офицер медицинской службы внимательно изучил графики, на которых была зафиксирована нормальная температура Гая, его ровный пульс и полная подвижность тела.