Офицеры и джентльмены

Имелась и «Директива о человеческих ресурсах» (из высшей инстанции), предписывавшая незамедлительно занять всех и каждого деятельностью, способствующей победе. Гая интервьюировал безногий майор.

– Вы вроде хорошо себя проявили. Не понимаю, почему вас направили в это подразделение. Впервые имею дело с алебардщиком. Итак, ваша вина?

Майор изучил личное дело Гая, отражающее официальные факты его биографии за последние четыре года.

– Возраст, – отвечал Гай.

– Вам тридцать девять, скоро сорок. Да, для вашего звания многовато. Конечно, вы снова будете капитаном. На текущий момент могу предложить только место сторожа в Адене и место кастеляна в больнице для гражданских лиц. Полагаю, ни то ни другое вас не устроит?

– Разумеется, нет.

– Ну, побудьте пока здесь. Может, я что получше подыщу. Только имейте в виду: моим ребятам путные должности не предлагают. Советую вам самому подсуетиться, через знакомых.

И действительно: вечером в начале октября, после третьего по счету разговора с безногим майором (который с нескрываемой издевкой предложил Гаю административную должность в Уэльсе, в школе аэрофотосъемки), Гай повстречал Томми Блэкхауса, и снова в «Беллами». Томми теперь стоял во главе диверсионно-десантного отряда. Он ждал приказа отплыть в Италию с целью повторить высадку в Анцио и потому не распространялся о своих планах. Он только посетовал:

– Зря ты, Гай, ко мне не перешел.

– А сейчас нельзя?

– Нет: слишком поздно.

Гай рассказал о своем затруднительном положении.

– Скверные дела.

– Этот тип из Военного министерства до сих пор проявлял отменную вежливость.

– Ничего: скоро у него терпение кончится. Все на директиве о трудоустройстве просто помешались. Глазом моргнуть не успеешь, как загремишь в какую-нибудь дырищу. Жаль, что я не могу помочь.

Чуть позже Томми добавил:

– Мне тут пришло в голову, куда тебя пока пристроить. У меня в ГУРНО знакомый офицер связи. Одному богу известно, чем он занимается. В любом случае я его с собой беру. Ко мне еще несколько неприкаянных прикреплены, все от ГУРНО. Если хочешь, потолкуй с ними насчет места.

Джамбо на это предложение отреагировал следующим образом:

– Короче говоря, твое подвешенное состояние закончилось.

– Надеюсь.

– Ну, в любом случае можешь здесь жить сколько хочешь. А как тебя в отчетности прикрыть, мы придумаем. Лондонский округ обычно не трясут. Все биржевые маклеры да виноторговцы – из гвардейской пехоты. Вот с кем приятно дело иметь.

Не на такое надеялся Гай, когда в памятное утро четыре года назад стоял над прахом сэра Роджера Уэйбрука.

Книга первая Государственный меч

1

Среди множества портретов, имеющихся в Вестминстерском аббатстве, лишь один – на нем изображен моряк – пробуждает в зрителе патриотизм. Мужчины эпохи Средневековья сплошь с мечами, вложенными в ножны, пальцы их сцеплены в молитве; мужчины эпохи Здравого смысла облачены в тоги. Лишь капитан Монтегю работы Джона Флаксмена (изваян посмертно) крепко сжимает эфес. Капитул, обремененный задачей спасти иные ценности, и в больших количествах, ограничился тем, что обложил капитана Монтегю мешками с песком и оставил стоять, глядя на нижний неф – так же, бывало, капитан обозревал флот революционной Франции в водах Уэссана в день победы и смерти.

Имя капитана ныне позабыто; его сильно увеличенное изображение (он весьма дороден для своих лет) редко привлекает внимание посетителей. И 29 октября 1943 года отнюдь не его меч заставил англичан выстроиться в колонну по четыре и тащиться из Миллбанка, по Грейт-Колледж-стрит, в тени исчерченной осколками кирпичной стены, на которой весенней ночью один страдающий артритом коммунист-фанатик начертал «ДАЕШЬ ВТОРОЙ ФРОНТ»; тащиться, стало быть, до самой двери под искореженным западным оконным проемом. Английский народ давно сжился с очередями; многие встали в хвост на всякий случай – может, надеялись, что дают сигареты или ботинки, – однако большинство в процессии руководствовались исключительно чувством патриотизма. Разговоров почти не было слышно, смеха не было слышно вовсе.

День выдался хмурый, сырой, туманный и безветренный. Снег еще не выпал. Каждый в очереди прихватил респиратор – бесполезный, по секретному признанию экспертов, против всех видов газов, могущих быть выпущенными врагом, но пока имеющий символическое значение для воюющего народа. Преобладали женщины; периодически глаз отдыхал на военных – британцах, американцах, поляках, голландцах, французах; штатские имели вид жалкий, потрепанный. Некоторые, поскольку настало время обеда, жевали вултонские морковные пирожки; прочие смолили сигареты, скрученные из того, что нашлось на полу в столовой. Бомбежка временно прекратилась; впрочем, бомбоубежища давно стали неотъемлемой частью повседневной жизни лондонцев. Всякий, кто входил в церковь – многие входили впервые, – тотчас замолкал, словно приближался к выставленному для прощания покойнику.