Офицеры и джентльмены

Меч, ради которого люди проделали такой путь, стоял меж двух свечей, на столе, долженствовавшем заменить алтарь. С обеих сторон его охраняли полицейские. Меч изготовили по приказу короля, в качестве дара «защитникам Сталинграда – людям со стальными сердцами». Восьмидесятилетний мастер, ковавший мечи для пяти монархов, ради этого меча поднялся едва ли не с одра; на рукоять пошли серебро, золото, горный хрусталь и эмаль. В год засилья пулеметов системы Стэна то было выдающееся произведение оружейного искусства; его часто выставляли как образчик – то в Ювелирном зале, то в Музее Виктории и Альберта. Кое-кого данное свидетельство выживания старинного ремесла в условиях современных подделок даже и успокаивало. Однако для большинства меч имел иное значение. По радио ежедневно объявляли о великих победах России, в то время как британское наступление в Италии практически застопорилось. Англичане изнывали от благодарности к своим далеким союзникам и благоговели перед мечом – символом собственных эмоций, обильных и неукротимых.

На появление меча откликнулись пресса и Министерство информации. «Таймс» разразилась стихами:

Се! Я узрел меч Сталинграда,
И в душу хлынула отрада.
«О Смертный, преклони колени,
Замри, застынь в благоговенье! —
Казалось, тихо он шептал. —
Я – свет. Я – жизнь. Я поколенья
Объединил и даже Время
Своим величием попрал!»

Редактор колонки светской хроники из «Дейли экспресс» высказался в том смысле, что меч следует отправить в турне по всему Королевству. Кардиф, Бирмингем, Шеффилд, Манчестер, Глазго и Эдинбург отдали ему должное в своих галереях искусств и ратушах. Теперь, по возвращении, меч достиг апофеоза – его выставили подле гробницы святого Эдварда Исповедника и места упокоения английских королей.

Гай Краучбек как раз ехал обедать. На пути его оказалась очередь патриотов. Гая отнюдь не трогал триумф Сталина, которого в народе уже называли запросто – Джо, а то и дядей, как самого Гая или Эпторпа. У нашего героя не возникло позыва вместе со всеми выразить верноподданнические чувства. 29 октября 1943 года имело для него иной смысл и окрашивалось в куда более мрачные тона. То был его сороковой день рождения; отметить Гай решил с Джамбо Троттером, которого и пригласил в ресторан.

Благодаря положению Джамбо Гай теперь с комфортом расположился подле шофера, выделенного Корпусом медсестер «Скорой помощи», – а то пришлось бы добираться на автобусе. Четыре года войны не лишили Джамбо устойчивого иммунитета к ограничениям в излишествах. Тех же принципов придерживался Рубен. В мире недоедающих и голодающих рыбный ресторанчик потчевал, в зависимости от сезона, кольчестерскими устрицами, шотландским лососем, креветками и чаячьими яйцами – деликатесами, изъятыми из меню законом об урезании цен на ресторанные блюда до пяти шиллингов; также подавали икру, получаемую по дипломатическим каналам и одному Рубену известными способами. Самое же удивительное были у Рубена французские сыры – они появлялись нерегулярно, добываемые бесстрашными парашютистами и доставляемые на родину подводными лодками. Еще здесь рекой лилось хорошее вино, запредельно дорогое – в то время как гостиничные погреба были пусты, а виноторговцы слали жалкие бандерольки исключительно старейшим клиентам. Рубен же несколько лет имел небольшую, но надежную клиентуру. Прежде он служил в «Беллами»; на новом месте для членов этого клуба всегда придерживался столик-другой. Одновременно набирала обороты перетасовка клиентов – все чаще в зале преобладали подозрительные личности, называвшие владельца мистером Рубеном и носившие объемистые пачки банкнот в брючных карманах. В общем, ресторан являлся этаким светочем в темном, безнадежно испорченном мире. Кёрсти Килбэнок, не прекращавшая чреватых экспериментов с горчичным порошком и приправами, однажды взмолилась: «Рубен, откройте тайну вашего майонеза». И в ответ услышала: «Помилуйте, миледи, какие тайны – вам всего-то и понадобится, что свежие яйца да оливковое масло».

Гай с Джамбо направились к угловому столику. Гай совсем недавно вернулся из Египта и мог позволить себе шикануть лишь изредка, однако Рубен проявлял похвальную лояльность к примелькавшимся лицам и знакомым фамилиям.

– Не особенно похоже на «Сеньора», – заметил Джамбо, обозрев присутствующих. – Вовсе не похоже, – поправился он, ознакомившись с меню.

Они с Гаем заказали по огромной порции устриц и не успели, объевшиеся, подняться из-за стола, как их места заняла вновь прибывшая пара – Кёрсти Килбэнок и американский военный. Кёрсти, словно играла в «успей усесться», плюхнулась на нагретый Джамбо стул прежде, чем Джамбо снял с гвоздя фуражку.

– Гай, как дела?

– Сорок стукнуло.

– Мы были на обеде в Дорчестере, у Руби, и теперь такие голодные, что вот решили заглянуть сюда и наконец поесть. Вы знакомы с лейтенантом?

– Разумеется. Как поживаете, Лут?