Офицеры и джентльмены

Знакомство Людовика с сэром Ральфом пришлось на период службы сэра Ральфа в Министерстве иностранных дел. Когда настала пора отбыть за границу, сэр Ральф забрал Людовика из армии, к вящему сожалению его товарищей (Людовика как раз произвели в капралы почетного кавалерийского полка, что было очень недурно в столь молодом возрасте). Людовик прожил за границей, в компании сэра Ральфа, пять лет. Во время службы последнего в посольстве Людовик фигурировал как «камердинер», во время отпускных поездок – как «секретарь». Сэр Ральф методично занимался образованием своего протеже – снабжал его книгами по психологии, которые Людовик смаковал, и трудами марксистов по экономике, которые Людовик находил прескучными; покупал ему билеты на концерты и в оперу, а в отпусках водил по соборам и картинным галереям.

Брак продлился недолго. До неприличия скоро последовал развод. Выходило, что новый, просвещенный Людовик – единственный плод этого союза.

* * *

Пробило пять. В пять тридцать Аббатство закрывалось на ночь. Полиция разворачивала стоявших в хвосте: «Леди и джентльмены, вы сегодня уже не успеете. Приходите завтра утром, пораньше». Лондонцы послушно растворялись в сумерках, чтобы пристроиться к какой-нибудь другой очереди.

Майор Людовик прошел прямо к дверям Аббатства, воззрился на полисмена своими глазами цвета свежих устриц и вскинул руку в перчатке, словно в ответ на отсутствовавшее приветствие.

– Минутку, сэр, куда это вы?

– Мне, хм, стало известно, что в Аббатстве выставлен, хм, меч – подарок русским от его величества.

– Вам придется подождать, сэр. Здесь очередь, сэр.

Однако у Людовика имелся про запас и совсем другой тон. Начал Людовик корректно, как офицер с офицером; теперь настало время задействовать навыки, полученные в казармах.

– Все в порядке, дружище. Я, того, на службе, вроде тебя.

Обескураженный полисмен посторонился.

Под своды Аббатства ночь уже пришла. В окна не проникало ни лучика света. Путь указывали две свечи. Паломники, запускаемые группами по двадцать человек, входили шеренгами по четыре, но сразу ломали строй и к мечу двигались уже поодиночке, в затылок. Обряды поклонения были им неизвестны. Каждый просто останавливался подле меча, смотрел, испускал вздох и уступал место следующему. Людовик оказался самым рослым в своей группе. Он и поверх голов прекрасно видел поблескивающий клинок. Фуражку и трость Людовик держал за спиной, щурился. Меч представлял для него особый интерес; когда непосредственно перед ним Людовик попытался помедлить, толпа насела на него молча и недвусмысленно. Нет, к Людовику не применили грубую силу – просто паломники, благодаря обстоятельствам места ставшие субстанцией почти однородной, заявляли права на свою долю абстракции. Впрочем, Людовику было недосуг вдаваться в подробности. Он бегло оглядел лезвие, лаконичный орнамент, ножны, на порядок более вычурные, – и, подхваченный потоком, оказался на улице. Не прошло и пяти минут, как одинокого Людовика снова окутал неумолимый туман.

С сэром Ральфом Людовик договорился на половину шестого. Этих встреч требовали обстоятельства. Связь давно перешла в иное качество, однако стараниями Людовика сохранилась как таковая. Хотя в новом своем высоком статусе Людовик не испытывал денежных затруднений, преимущества этого знакомства годились еще на многое. Всякий раз, приезжая в Лондон, Людовик давал о себе знать сэру Ральфу, и они вместе пили чай. Ужинал сэр Ральф теперь с другими.

Место встречи не изменилось. В свое время сэр Ральф имел дом на Хэновер-террас; о его переезде на Эбери-стрит, в квартиру над магазином (судя по изысканности обстановки, ранее снимаемую студентом-выпускником), знало от силы пятьдесят человек избранных. Эти комнаты стали домом сэру Ральфу; сюда он перевез наименее громоздкую мебель. Захаживало же к нему ничуть не больше – если не меньше – посетителей, чем в старые времена.

Людовик дошел до конца Виктория-стрит (книзу нелепо расширявшейся) и оказался на знакомом крыльце одновременно с сэром Ральфом. Сэр Ральф открыл дверь и пропустил Людовика вперед. У него никогда не случалось недостатка в преданной прислуге.

– Миссис Эмбери, – позвал сэр Ральф. – Миссис Эмбери!

На промежуточной лестничной площадке появилась экономка. Людовика она помнила по иным временам.

– Вот чай, – произнес сэр Ральф. – «Лэпсэнь Сучонг», целых полфунта. Один Господь Бог знает, на каком восточном базаре и на что его сменяли. Хорошая марка. Мне приятель по Департаменту привозит. Изредка. Так что, миссис Эмбери, будем экономить. Впрочем, пожалуй, для майора можно чашечку заварить.

На том сэр Ральф с Людовиком поднялись в гостиную.

– Наверняка хочешь услышать мое мнение о «Pensees».

– А паче того – мнение о них Эверарда Спруса.

– Разумеется, я заслужил небольшую отповедь. Впрочем, готовься: новости утешительные. Эверард от «Pensees» в восторге и хочет опубликовать их в «Спасении». Он также согласен на анонимность публикации. Одно маленькое «но»: Эверарду не нравится название.