Офицеры и джентльмены

– Все дело в деньгах, – начала она. – Я даже не представляла, что значит вовсе не иметь денег. В высшей степени неприятное ощущение. Тим все отписал какой-то девице. Папа мне ничего не оставил. Думал, я и так обеспечена.

– Ничего: наверняка мистер Трой раскошелится. Американцев легко раскрутить на алименты.

– Вот-вот, и я так думала. И управляющий банком с адвокатом то же самое пели. Сначала они были уверены, что дело в проблемах с обменным курсом. Писали Трою не покладая рук. Сначала в вежливой форме. Потом с настоятельными просьбами. Потом стали угрожать. Наконец с полгода назад они наняли нью-йоркского адвоката, чтобы тот вручил Трою повестку. И знаешь, что из этого вышло? Трой со мной развелся.

– Не может быть.

– Может. Все бумаги подписаны и скреплены печатями. Не иначе, ко мне уже и соглядатай приставлен.

– Как это гадко.

– Вполне в духе мистера Троя. Впрочем, мне следовало раньше заподозрить, на что он способен. Мы запросили копии документов – ну, вдруг можно подать хоть какую-нибудь апелляцию. Только это вряд ли. В конце концов, моя верность Трою не была стопроцентной.

– На таковую ему и рассчитывать не следовало.

– Ну вот, теперь мало того что никакого содержания мне не причитается, так у меня еще и кредит превышен, и огромный счет от адвоката. Я всего-то и могла, что продать драгоценности. И я их продала. Эти мерзавцы дали полцены: никто, говорят, нынче брильянтов не покупает.

– И Бренде то же самое сказали.

– А сегодня утром случился пренеприятный казус. Среди моих драгоценностей были серьги, которые мне Огастас подарил. Я о них совсем забыла, случайно нашла, в старой сумке. Более того: несколько лет назад я думала, что потеряла их, обратилась в страховую компанию, и мне выплатили страховку. Получается, я совершила преступление. Нет, страховщики вошли в мое положение – не стали заявлять в полицию. Только теперь я должна вернуть деньги – двести пятьдесят фунтов. Вроде немного, но у меня их нет. Сегодня я пыталась продать манто. Мне сказали, что нынче и мехов никто не покупает. А по-моему, как раз меха должны пользоваться спросом – скоро зима, а уголь в дефиците.

– Я на твое манто давно облизываюсь, – закивала Кёрсти.

– Отдам за двести пятьдесят фунтов.

– А тебе какую максимальную цену предлагали?

– Не поверишь: семьдесят пять фунтов.

– У меня кое-что отложено, – раздумчиво произнесла Кёрсти. – Пожалуй, смогу дать чуть больше семидесяти пяти фунтов.

– Мне нужно больше в три раза.

– У тебя наверняка остались и другие ценные вещи.

– Все мое имущество – в чемодане у тебя в передней.

– Вирджиния, не торопись. У тебя всегда было полно добра. Мы сейчас разберем по пунктам – глядишь, и найдем что-нибудь стоящее. Например, этот твой портсигар, ну, который ты с собой носишь.

– На нем жуткая трещина.

– Но в целом-то вещь хорошая.

– Мистер Трой, Канны, 1936 год.

– Мы обязательно наскребем двести пятьдесят фунтов.

– Ах, Кёрсти, вот кто умеет утешить, так это ты.

И две женщины, у которых «выезды» начались в один и тот же год, а судьбы сложились столь непохоже, две женщины, одна не в меру жизнелюбивая и расточительная, другая не в меру осторожная и экономная, разложили на потертом диване пожитки Вирджинии и, точно старьевщицы, допоздна разглядывали и оценивали остатки прежней роскоши, трофеи, за десять лет собранные прелестницей. Спать они пошли вполне успокоенные, хотя и каждая на свой лад, и удовлетворенные проделанной работой.

4

У Гая было чувство, что он получил настоящий подарок ко дню рождения, едва ли не первый за много лет. Электронный персональный селектор выплюнул карточку с его именем – так выскакивает «предсказание» из курортного автомата, так проявляет себя судьба в более приземленном смысле этого слова, в виде счастливых лотерейных билетов или выигрыша на тотализаторе. Почти забытое радостное возбуждение охватило Гая – то же возбуждение он испытывал в первые дни службы в батальоне алебардщиков, в первые минуты на вражеской земле в Дакаре; когда Гай передавал Болтуну Эпторпову посылочку и когда нарушил длительное молчание в александрийском госпитале, ему так же казалось, что теперь-то и настало освобождение. Эти эпизоды армейской жизни запали Гаю в душу. Они имели место в первые два военных года; Гай давно не ждал возрождения. Теперь забрезжила надежда. На ГУРНО с его броуновским движением свет, оказывается, клином не сошелся.

Гай освободился в шесть. В транзитном лагере он, повинуясь порыву, сделал то, что в последнее время делал крайне редко – переоделся в альтернативную синюю форму. Затем вошел в подземку, где беженцы уже устраивались на ночь, доехал до Грин-Парк-стейшн и миновал пассаж отеля «Ритц». Путь Гая лежал на Сент-Джеймс-стрит, а точнее – в «Беллами». Американские солдаты подпирали стены через равные промежутки и тискали своих девиц; в клубе Гая приветствовал американский солдат иного сорта.

– Добрый вечер, Лут.

– К Эверарду Спрусу на вечеринку идете?

– Меня не приглашали. Вообще-то, я со Спрусом незнаком. А вас разве Гленобаны не ждут?