Офицеры и джентльмены

– Почему? Разве в соответствующее время вы не имели супружеских сношений?

– Вы спрашиваете, был ли у меня секс с мужем? – уточнила Вирджиния.

– Да, да, конечно.

– Я уже четыре года не видела своего мужа.

– Ах вот оно что! Ну, это проблема скорее правовая, нежели медицинская. Или нет: пожалуй, она социальная. В наше время такие случаи не редкость, причем во всех слоях общества. Мужья воюют за границей либо изнывают в лагерях военнопленных; что ж, жен можно понять. Общественное мнение теперь не так сурово – на незаконнорожденных детях больше не лежит клеймо отверженных. Полагаю, вы знаете, кто отец ребенка.

– Еще бы не знать. Он только что уехал. В Америку.

– Вот незадача. Впрочем, я уверен, все наладится. Несмотря ни на что, прогресс в родовспоможении и охране детства движется семимильными шагами. Некоторые считают даже, что этому вопросу уделяется непропорционально много внимания.

– Доктор, вы должны что-нибудь сделать.

– Я? Миссис Трой, я вас не понимаю, – ледяным тоном произнес доктор Путток. – Боюсь, я вынужден просить вас не отнимать больше моего времени – на очереди другие пациенты. У нас, у штатских врачей, нынче ни минуты свободной. Мои наилучшие пожелания леди Килбэнок.

До сих пор Вирджинию из ряда вон выделяло неподражаемое самообладание, с которым она встречала превратности семейной жизни. Какими бы треволнениями ни мучились из-за Вирджинии окружающие, сама она жила точно в оазисе; какие бы самумы с достойным лучшего применения постоянством ни бушевали снаружи, Вирджиния нежилась в собственном хладнокровии. Она сама нашла это место, она мягко, постепенно освобождалась от наследия неустроенного своего детства, уверенно вытесняла его из памяти. С того дня, как Вирджиния обвенчалась с Гаем, и до того дня, как она бросила мистера Троя, да еще целый год после, она вела douceur de vivre[112], совершенно нетипичную для ее эпохи – ничего не искала, принимала все, что шло к ней в руки, и наслаждалась дарами без рефлексии. А потом вокруг нее стали сгущаться тени. Началось все в отравленном туманом Глазго – встречей с Триммером – и усугублялось ежедневно. «Это проклятущая война виновата, – размышляла Вирджиния, спускаясь на Слоун-стрит. – Они хоть сами понимают, что делают? – спрашивала она себя, глядя на людей в военной форме и противогазах. – Какой в этом смысл?»

Она явилась на работу, в контору Йэна Килбэнока, и позвонила к шифровальщикам – Кёрсти.

– Нам нужно увидеться. Давай вместе пообедаем.

– Не могу: я обедаю с одним, ну, в общем…

– Придется тебе его пробросить. Я влипла.

– Что, опять?

– Не опять, а в первый раз. Ты ведь понимаешь, что женщина имеет в виду, когда говорит «я влипла»?

– Нет, Вирджиния, только не это.

– К сожалению, это самое.

– Тогда другое дело. Проброшу. Встретимся в клубе в час.

Офицерский клуб в ГУРНО с виду был мрачнее столовых транзитного лагеря № 6. Проектировали его для иных целей. На стенах размещались фото рационалистов Викторианской эпохи (каждый рационалист оснащен усищами, коком и мантией). Посетителей обслуживали жены и дочери личного состава под началом супруги генерала Вейла, которая распределяла обязанности таким образом, чтобы молоденькие и хорошенькие женщины торчали исключительно на кухне да в кладовой. Миссис Вейл контролировала, среди прочего, кран кофейного бойлера. Если в баре, паче чаяния, появлялась красотка, генеральша тотчас напускала целое облако пара, скрывавшего девушку. Вообще миссис Вейл всеми силами противилась доступу в клуб женщин-военнослужащих, но проиграла эту битву. Зато ей удалось создать практически невыносимые условия – женщины то и дело выслушивали отповеди вроде: «Хватит кофеи гонять. А то сидят тут, столики занимают, когда мужчинам дело делать надо».

Именно этой фразой генеральша выжила Вирджинию и Кёрсти, едва они перешли непосредственно к обсуждению непростой ситуации.

– Но, миссис Вейл, мы же только что сели.

– Чтобы поесть, у вас было достаточно времени. Вот ваш счет.

Ничем не примечательный полковник, он же освободитель Италии, как раз озирался в поисках столика. Он с готовностью занял нагретое Вирджинией место.

– Я бы из этой стервы рагу сделала, – заметила Вирджиния по выходе из клуба.

Они с Кёрсти нашли укромный уголок, где Вирджиния и изложила подробности визита к доктору Путтоку. Кёрсти выслушала и сказала:

– Не волнуйся, дорогая, я сама с ним поговорю. Он во мне души не чает.

– Только не тяни.

– Сегодня же зайду, по дороге с работы. Потом все тебе передам.

* * *

Вирджиния успела на Итон-террас прежде Кёрсти. Она не переоделась в домашнее – она как села, войдя, так и сидела в ожидании.

– Ну, Кёрсти, что он сказал?

– Давай-ка выпьем.

– Плохие новости, да?

– Не то слово. Джин будешь?

– Кёрсти, что он сказал? Он сделает это?