Офицеры и джентльмены

Однажды утром в конце ноября Людовик как раз и занимался этим переписыванием, которое составляло практически единственную его обязанность. На столе громоздились отчеты. «П. Т. адекватен, – читал Людовик, – хотя склонен к нервным расстройствам, причем эта склонность прогрессирует. Его нежелательно допускать к последнему прыжку». «Великолепная физическая подготовка П. Т., – корректировал Людовик, – противоречит его психическому состоянию». Заглянул в Роже, под шапкой «Нюансы психических отклонений» обнаружил целый букет: «трусость; робость; малодушие; подлость; жалкий трус; блудлив как кот, а труслив как заяц; душа в пятки ушла; молодец против овец; труса праздновать; житье дуракам между трусами; подкаблучник». Людовика заинтриговала этимология «подкаблучника». Он открыл словарь на букву «к». «Каблук: возвышение в районе пятки на башмаках, сапогах и т. п.». Не по теме, подумал Людовик. «Молодец против овец» неплохо, только, пожалуй, резковато. Это бы к майору Хаунду больше подошло. Людовик попытался расшифровать «подлость», нашел синонимы «лакейство» и «лизоблюдство», а также цитату «законников велеречивых сонмы»[116].

Людовик прощупывал взглядом столбцы – так старатель ведрами перемывает пустой грунт. Читал подряд, начиная с «каблука». Тут и там, среди «куколей» и «кукельванов», посверкивали самородки. Вот, к примеру, «Кук-на-Литтлтоне»; поначалу Людовик принял слово за название города – оказалось, что это эвфемизм смеси портера с бренди. В баре Людовик практически не появлялся; вообразить его спрашивающим алкоголь, а тем более алкоголь такого сорта, было невозможно. Пожалуй, словцо сгодится для нагоняя: «Фриментл, а вам не кажется, что вчера вы перебрали Кука-на-Литтлтоне?» Нет, лучше так: «Сдается мне, Фриментл, вы зачастили в Кук-на-Литтлтоне». Идем дальше. «Кукиш: крушение надежд, катастрофа, ухмылка злой судьбы…». Так он перелистывал словарь (и был совершенно счастлив), пока не явился капитан с пакетом под грифом «Секретно» и не призвал Людовика к выполнению прямых обязанностей. Людовик поспешно дописал в рапорте: «Не способен исправлять свои ошибки. Нежелательно задействовать в операциях» – и поставил росчерк внизу страницы.

– Благодарю вас, Фриментл, – произнес он. – Можете забрать секретные рапорты и отправить с курьером куда следует. Что вы думаете о новой партии?

– Звезд с неба хватать не будут.

– Законников велеречивых сонмы?

– Сэр?

– Не обращайте внимания.

Каждая партия «клиентов» покидала базу рано утром, чтобы двумя днями позднее, после обеда, быть замененной новой партией. В пересменку постоянный состав, если бывал при деньгах, ездил развеяться в Лондон. Только ведущий инструктор, аскет по убеждениям, в тот день остался на посту. Инструктор предпочитал находиться в максимальной близости от гимнастических тренажеров, во множестве имевшихся на базе. Теперь он отдыхал в пустой столовой, и было от чего отдыхать – целый час он провел на трапеции. Тут-то, в столовой, инструктора и нашел капитан по работе с личным составом. От алкоголя инструктор отказался. Капитан соорудил себе розовый джин, добросовестно записал его на свой счет, выдержал паузу и произнес:

– Вам не кажется, что наш старик в последнее время малость не в себе?

– Я с ним почти не общаюсь.

– Несет какую-то чушь – я его через раз понимаю.

– А вы не забывайте, что он с Крита бежал. Чуть ли не месяц его по волнам носило. Есть от чего с катушек съехать.

– Сегодня он про сонмы что-то плел.

– Может, расстройство на религиозной почве, – предположил инструктор. – У меня так с ним проблем не возникает.

У себя в комнате, наверху, Людовик распечатал пакет со списком «клиентов», долженствовавших прибыть назавтра, и пробежал его глазами. Он всегда так делал. Ибо Людовика мучило одно опасение: ему ни за что не хотелось бы получить под свое начало офицера из Кавалерии. До сих пор знакомых кавалерийских фамилий ему не попадалось; не попалось их и сейчас. Зато была одна фамилия, кою Людовик счел куда более зловещим знаком. В списке, составленном согласно алфавиту, едва ли не первой стояла фамилия «Краучбек», с довеском «капитан алебардщиков».

Однако и ужас, охвативший Людовика, не притупил остроты его мысли. Слово, только что усвоенное из словаря, единственно подходящее к случаю, пронзило мозг, будто молнией: «кукиш». В «кукише» Людовику слышалось и ехидное «Ишь расслабился!», и шипенье из «Врешь, не уйдешь!», к коему само собой просилось «от судьбы».