Офицеры и джентльмены

– А я разве спорю? Мы с ним старые приятели. Но ведь он до сих пор любит Вирджинию. Она мне сама рассказывала: он пытался склонить ее к близости, когда она только вернулась в Лондон. В «Беллами» болтают, что Гай кругленькую сумму в наследство получил. И вообще, сама подумай: они с Вирджинией ведь уже были женаты. Давно, правда. Подкинула бы ты ей эту мыслишку, и пусть себе она, мыслишка, дозревает. Остальное Вирджиния сама сделает. Только ей надо выглядеть сногсшибательно.

– Йэн, меня от тебя просто тошнит.

– Пожалуй, лучше я с ней на работе поговорю, как начальник. Должен же я заботиться о подчиненных.

– Иногда я тебя ненавижу.

– Вирджиния тоже. Ну а твои варианты? За кого, по-твоему, ей следует выйти? В идеале, конечно, это должен быть американец. Одна проблема: судя по количеству резинок, которое за ними, за американцами, остается, они все инстинкты к продолжению рода растеряли.

– Может, Триммера вызвать?

– И несколько месяцев работы коту под хвост? Нет, дорогая, этого я не сделаю, даже ради тебя. Вдобавок Вирджиния Триммера на дух не переносит. Она не пойдет за него, даже если Триммер явится в килте и с оркестром волынщиков. Ты, наверно, забыла – Триммер влюблен в Вирджинию. Потому-то он ей и противен. Он даже мне – мне! – песню пел, якобы о ней. Ну, эту, знаешь, «Ночь и день»: «Бьется сердце, как тамтам в джунглях в час ночной». Кошмар, да и только.

Кёрсти уселась рядом с мужем у камина, в густом табачном облаке – побуждаемая отнюдь не страстью, а сомнительным теплом голубоватого газового пламени.

– Йэн, сходил бы ты в «Беллами», потолковал бы со своими приятелями-пошляками.

– Не хочу нарваться на сотрудников ГУРНО. Официально я еще в Шотландии.

– Ладно, я иду спать. Утомил меня этот разговор.

– Иди, иди, милая. Не сердись, – добавил Йэн. – Если Вирджиния не сможет найти опору в каком-никаком офицере, отправим ее в приют для матерей-одиночек. По крайней мере, для фабричных девчонок такие приюты открыты, я точно знаю. Триммер во время своего промышленного тура один облюбовал – и имел там огромный успех.

– Ты, выходит, можешь представить себе Вирджинию в заведении такого рода?

– Все лучше, чем у нас торчать. Гораздо лучше.

* * *

Проспала Кёрсти недолго. К обеду она уже спустилась – и обнаружила, что соблазн сходить в «Беллами» пересилил мужнино нежелание быть застуканным сослуживцами. В доме осталась только миссис Бристоу – она покончила с делами и теперь с полным правом пила чай и слушала по радио музыкальную программу, призванную повысить производительность труда.

– Вот незадача-то, – закудахтала миссис Бристоу. – Ну да ничего, душенька, – продолжала она, используя обращение, что вошло в обиход во время бомбежек, – есть у меня товарка, так она знает одного доктора, который может пособить вашей знакомке.

– Спасибо, миссис Бристоу.

– Правда, живет он в Канвей-Айленде[118]. Что поделаешь – такое уж нынче времечко, самого необходимого не достать. Так, душенька?

– Увы.

– Ну, тогда до завтрева. Утром адрес принесу.

Про себя Кёрсти сразу отбраковала Канвей-Айленд и укрепилась в правильности первого впечатления, когда через несколько минут раздался телефонный звонок. Звонила Вирджиния, прямо из конторы.

– Канвей-Айленд? Это еще где?

– Полагаю, в Саутенде.

– В Саутенд не потащусь.

– У миссис Бристоу других знакомых врачей нет.

– Канвей-Айленд. Звучит-то как. Впрочем, я не по этому поводу звоню. Скажи, Йэн обо мне знает?

– Думаю, да.

– Это ты ему рассказала?

– Ну… в общем, я.

– Ничего страшного – рассказала и рассказала. Но, видишь ли, несколько минут назад он сделал нечто очень странное. Он пригласил меня пообедать. Как по-твоему, к чему это?

– Теряюсь в догадках.

– Как будто я ему дома и в конторе не примелькалась. Сказал, что у него ко мне конфиденциальный разговор. Думаешь, он хочет обсудить мое положение?

– Пожалуй.

– Ладно, подробности вечером, после работы.

Кёрсти в очередной раз все взвесила. Она была женщина с убеждениями; жаль, муж их не разделял. В конце концов Кёрсти попыталась позвонить Гаю, но из мегалозаврова подбрюшья незнакомый голос отвечал, что капитан Краучбек переведен в другой департамент и связаться с ним никак невозможно.

* * *

Самолет оторвался от земли и едва не снес дымовые трубы. То была устаревшая модель, ныне приспособленная для прыжков с парашютом, и взмыла она в миле от Людовика, чем вывела последнего из ступора, в который он почти вошел. Людовик вскочил из мягкого кресла, метнулся к столу и на первой странице новой записной книжки вывел очередную pensee: «Долгая жизнь – это расплата за медлительность» – и сделал шаг к окну.