Офицеры и джентльмены

Чуть ли не в первый день де Суза проявил любопытство по поводу личности начальника их маленькой школы:

– Что там этот комендант, он в природе-то существует? Кто-нибудь его видел? Можно подумать, у нас тут Средние века и дикая Азия: визири знай себе оглашают приказы султана-невидимки.

Позже он сообщил:

– Я заметил, по черной лестнице таскают еду. Наверняка наш комендант заперся где-нибудь на верхнем этаже.

– Может, у него запой.

– Не иначе. Плыл я в свое время на родину, так командир оказался запойным пьяницей, вдобавок буйным. Его в каюте заперли, он там всю дорогу и просидел.

Еще чуть позже де Суза выдвинул новое предположение:

– Нет, вряд ли он пьяница. Тарелки от него пустыми забирают. А пьяницы и психи не едят. По крайней мере, наш командир не ел.

– Может, это сиделкина еда.

– А я о чем? Комендант либо пьет, либо просто не в себе, и ему нужен сторож, чтобы он с собой не покончил.

В столовой же де Суза озвучил следующую версию:

– Комендант – человек абсолютно нормальный. Просто его взаперти держат. Это заговор. Комендантов паек сбывают на черном рынке. А вам, джентльмены, не кажется, что нашу базу давно захватило гестапо? Где, по-вашему, парашютисту самое дело приземлиться? Конечно, на парашютной базе. Фрицы всех расстреляли, кроме коменданта. Он им нужен документы подписывать. А мы у них как на ладони. Взять хотя бы инструктора – зачем, спрашивается, он постоянно с фотоаппаратом вокруг нас шныряет? Говорит, это для тренировок нужно, чтобы неправильные позы при прыжках фиксировать и исправлять. А на самом-то деле инструктор наш так называемый досье готовит. Потом снимки в виде микрофильмов через Португалию в гестапо отправят, и будет у фрицев полная портретная галерея. Они любого из нас приберут к рукам, едва наши физиономии увидят. Я вот что думаю, джентльмены: нам надо организовать спасательный отряд. – Тут Гилпин не стерпел – презрительно хмыкнул и покинул помещение. – Серьезный человек, – констатировал де Суза. Гаю в этих словах послышался бесконечно туманный намек на браваду. – А что я говорил? Вдобавок он перед завтрашним прыжком волнуется.

– Я тоже волнуюсь.

– И я, и я, – послышалось из-за столиков.

– Насчет тебя, Гай, не поверю, – возразил де Суза.

– Придется, – солгал Гай. – Меня просто трясет от страха.

Частью аппарата, громоздящегося на лужайке, был самолетный фюзеляж. По бокам имелись металлические сиденья, в полу – отверстие. Для «клиентов» приготовили копию летательной машины, с которой им придется прыгать. Нынче, в последний день тренировок, их натаскивал «офицер-отправитель».

Прозвучал приказ-предупреждение:

– Приближаемся к зоне выброски. Первой паре приготовиться.

От команды отделились двое и сели друг против друга, свесив ноги.

– Первый пошел! – Офицер-отправитель взмахнул рукой.

Первый низвергся на траву, его место занял третий.

– Второй пошел!

Так они прыгали целый день – отрабатывали способность не мешкая подчиняться приказу.

– Думать вам вовсе не надо. Следите за моей рукой. На парашюте есть кольцо, открывается он автоматически. После того как вы прыгнули, ваша забота – держать колени вместе да катиться веретеном, когда земли коснетесь.

Однако тем вечером в столовой витали скверные предчувствия. Де Суза постарался выжать максимум из собственной страшилки под названием «таинственный комендант».

– Я, – вещал де Суза, – заметил лицо в окне. Крупное, отвратительное, мертвенно-бледное лицо. Оно уставилось прямо на меня, а потом исчезло. Наверно, охранники оттащили. То было лицо человека, впавшего в отчаяние. Не удивлюсь, если его держат на наркотиках.

– А что там говорили насчет римских свечек? – перебил Гилпин.

– Римская свечка – это когда парашют не раскрывается и ты падаешь всем прикладом.

– Почему такое происходит?

– Наверно, потому, что парашют неправильно укладывают в сумку.

– А занимаются укладкой парашютов в основном девушки. Попади на конвейер хотя бы одна фашистская шпионка – и сотням, если не тысячам десантников смерть гарантирована. Вычислить такую змею невозможно, сколько римских свечек она подложила – не счесть. Они и «римскими» называются потому, что их фашисты придумали. Нет, я ничего, я готов рисковать. Я не трусливее остальных. Только, по-моему, нелепо вверять жизнь девице с конвейера, беженке какой-нибудь. Может, она польская или украинская шпионка, кто ее знает?

– Да ты, Гилпин, изрядно разнервничался.

– Я всего лишь просчитываю риски.

Подал голос «клиент» из тех, что помоложе:

– Если эти козлы думают, что я трезвый прыгать стану, пусть они… пусть они еще раз подумают.

– Разумеется, вполне возможно, что организацию возглавляет наш комендант, – продолжал де Суза. – Ему к нам нельзя, потому что он английского не знает, только украинский. Зато он выходит по ночам, распаковывает парашюты, а потом заново упаковывает, но так, чтобы они уж не раскрылись. Работа кропотливая, времени занимает много, поэтому комендант отсыпается днем.

На шутку отреагировали довольно вяло.

– Джентльмены, я вас умоляю, – предостерег Гилпин, и все замолчали. Де Суза понял, что расположение аудитории потеряно.